Добраться из Сан-Франциско до Беркли оказалось очень просто: около получаса на местной скоростной электричке БАРТ – и я уже выходил на станции «Эшби», от которой до церкви Святого Иоанна Крестителя не больше пяти минут пешком. Священник Эдвард Хендерсон служит здесь более 6 лет – с осени 2013 года, почти сразу после своего рукоположения в священный сан. Батюшка проделал удивительное путешествие – от прихожанина обычной Епископальной церкви во Флориде до иерея автокефальной Православной Церкви в Америке.
Наш разговор начался с моих расспросов о том, как обычный американец из Флориды, выросший в религиозном, но очень далёком от Православия окружении, всё-таки нашёл свой уникальный путь к истинной вере.
– Я родился и вырос в городе Форт Майерс, на юге Флориды, – рассказал отец Эдвард. – Мои далёкие предки переселились во Флориду ещё в конце XVIII века, так что мы не были сравнительно новыми переселенцами, какими являются большинство жителей этого штата. Родители принадлежали к Епископальной Церкви; я тоже её посещал. Поскольку государственные школы в США не всегда хорошие, в возрасте 11 лет меня определили в частную школу, а затем я пошёл в католическую школу, так как эта школа давала очень хорошее, качественное образование. В этой школе были уроки религии; кроме того, мы посещали католические богослужения. Службы у католиков и епископалов похожи, поэтому я понимал, что происходит на богослужении. На уроках религии я открыл для себя много интересного; тем более что эти уроки вёл католический священник. Помню, на одном из уроков, отвечая на вопросы учащихся, он сказал, что Католическая церковь была основана Иисусом Христом, в то время как остальные церкви основаны людьми. Мне тогда было 15 лет, и я никогда не слышал об этой идее. Она меня очень заинтересовала, я стал изучать этот вопрос. Читая разные книги, я понимал, что не согласен с тем, что говорил Лютер и в особенности Кальвин. Многие вещи мне казались просто ужасными. В итоге к 17 годам я уже был убеждён, что должен стать католиком.
– Вы сообщили об этом родителям?
– Да, я поговорил и с католическим священником, и с родителями. Мама мне сказала, что я много лет участвую в жизни прихода, поэтому не должен просто так взять и уйти. Она посоветовала мне поговорить с епископальным священником. В итоге у меня состоялся разговор с помощником священника, который ранее был методистом, а затем присоединился к епископалам. Я ему объяснил, что не согласен с протестантизмом, что я вижу в католицизме историческую Церковь, которая является мировой Церковью, в то время как епископалы лишь отделились от католицизма при Генрихе VIII и очень связаны с Англией. Мой собеседник ответил, что понимает меня, что у него был бы со мной серьёзный разговор, если бы я планировал уходить в другое направление протестантизма, например, к баптистам или пятидесятникам. Но поскольку я собирался идти к католикам, он лишь посоветовал мне ещё познакомиться с Православием или униатством. С его точки зрения, эти деноминации были практически идентичны: он считал, что униаты – это православные, находящиеся в союзе с Римом.
– Интересно: епископальный священник предлагает обратить внимание на Православие...
– Да, он отметил: в семинарии у них акцент делался на том, что Великий раскол в христианстве – это Реформация. Но сам священник сказал, что в его понимании по-настоящему серьёзный раскол – это Великая Схизма 1054 года. Как он подчеркнул, именно тогда на Западе что-то потеряли. Потом он начал рассказывать мне о Православии, причём рассказывал так, что я его спросил: почему же вы сами не стали православным? Он мне ответил, что его смутила чрезмерная национальная замкнутость Православия, поэтому выбор был сделан в пользу Епископальной церкви. Кстати, спустя много лет этот служитель стал православным, правда, не священником, а мирянином (священником он стать не мог, поскольку состоял во втором браке).
– И вы решили прислушаться к его совету?
– Я был любознателен и решил: до перехода в католицизм я изучу и Православие, и униатство. Тем более что о Православии я знал на уровне информации из разных кинофильмов и «National Geographic». Я сходил на литургию к униатам, но не скажу, что мне у них понравилось; к тому же они служили очень быстро, всего за один час. Также я узнал, что в моём городе есть две православные церкви и монастырь. В монастыре подвизались всего три монаха, но они были замечательными людьми, и я, пробыв в монастыре всего один час, решил потом прийти снова. Я взял визитку у одного иеромонаха, позвонил ему и договорился о встрече. Мы с ним проговорили 5 часов! Беседа что-то во мне перевернула, я решил узнать о Православии ещё больше. Сходил на службу в греческую церковь, также побывал на службе в монастыре. Там служили на английском; литургия шла 2,5 часа, в традиционном греческом стиле. Скажу честно, у меня не было чувства, как у святого князя Владимира, будто я нахожусь на небе, а не на земле. Но зато было другое: литургия мне казалась безвременной. Она была одновременно древней, современной и будущей, она находилась за временными рамками. Кроме того, служба не была для меня «иностранной», всё было понятно и комфортно, слова были понятными, хотя звучало византийское песнопение. Этот опыт оказался для меня очень позитивным.
– Но вы ещё посетили литургию в Греческой Церкви.
– Да, я ходил к ним, но они как-то были не очень дружелюбны. Кроме этого, Греческая Церковь в США очень опротестантилась: например, они используют музыкальные инструменты на богослужении (органы). Нередко греки, приезжающие из Греции в США, ходят в русские церкви, так как видят, что у русских всё более похоже на службы в Греции, чем у американских греков. Кстати, службы в Греческой Церкви тоже урезались, в то время как в монастыре всё делали правильно (например, на литургии не было такой странной практики, когда после чтения Евангелия сразу начинается Херувимская песнь). Поэтому на монастырских службах мне хотелось быть каждый день. К концу лета 1995 года я окончательно решил перейти в Православие, в декабре стал оглашённым и в июне 1996 года был крещён в монастыре. Правда, этот монастырь в 1996-м году был в старостильном расколе, но через 2 года Митрополит инициировал воссоединение с канонической Церковью, и мы вошли в состав Константинопольского Патриархата в 1998-м году. Но при этом монастырь сохранил все свои богослужебные традиции; для нас изменилось только то, что мы стали поминать, кроме нашего Митрополита, также Патриарха Константинопольского.
– А как ваша семья восприняла ваш переход в Православие?
– Моей маме изначально не нравилось, что я хочу уйти. При этом вероучительные моменты не играли никакой роли: епископалы принимают «теорию ветвей» и считают, что все конфессии составляют Церковь Христову. Просто мама говорила, что мы ходим в церковь вместе, как семья, а в случае моего перехода в Православие не сможем более этого делать. Наверное, тогда, в 17 лет, я был чрезмерно ревностным, и со мной было тяжело говорить. Это моя вина. Но в конечном итоге родители увидели всю серьёзность моих намерений и смирились с моим решением. Более того, спустя 10 лет они оплатили мне учёбу в православной семинарии. У нас давно прекратились всякие споры, хотя родители до сих пор остаются членами Епископальной церкви. Почему? Я бы и сам хотел это знать.
– Скажите, а почему вы решили идти далее, приняли священный сан?
– В США вообще немало священников, которые пришли в Православие из других конфессий. Есть даже приходы, где большинство верующих и духовенства изначально не были православными. Отмечу, что моя мама хотела, чтобы я стал священником (в Епископальной церкви), но, говоря откровенно, меня никогда не интересовала такая перспектива. Но, перейдя в Православие, я стал размышлять о том, как могу послужить Церкви. Рассматривал, например, вариант поступить в монастырь и стать монахом. Но я ещё получил светское образование, закончил магистратуру (в области филологии) и затем нашёл работу учителем английского в Москве. В России у меня случился личный кризис, я даже думал уйти из Церкви, но затем решительно отказался от такой идеи, сказав, что всё-таки я хочу служить Церкви. Я был вовлечён в деятельность Валаамского подворья в Москве (это вблизи Белорусского вокзала), пел там в хоре. Друзья мне советовали поступать в семинарию, и у меня появилась мысль, что, отвергнув вариант поступления в семинарию, я многое потеряю. Я не исключал вариант поступления в России, но затем понял, что особой нужды в американском священнике в России, в общем-то, нет. Я родился в Америке – поэтому нужнее там. Я вернулся в США, посетил Владимирскую и Тихоновскую семинарии, сделав выбор в пользу последней (просто потому, что когда я туда приехал, у меня сразу возникла мысль: это именно то место, где я бы хотел учиться). В семинарию я поступил в 2006-м году, через 10 лет после того, как стал православным.
Считаю, что это было правильное решение. Сейчас людям, которые обращаются в православную веру и при этом хотят немедленно идти в семинарию, я рекомендую подождать хотя бы 5 лет. Такие решения нельзя принимать только под воздействием эмоций.
– За 10 лет точно можно проверить, насколько глубоко и искренне желание послужить Церкви...
– Да, я очень хотел быть в Церкви, причём для меня была неприемлемой ситуация, когда, например, я не могу из-за работы посетить праздничное богослужение в будний день (скажем, Рождество Пресвятой Богородицы, Преображение Господне и так далее). После окончания семинарии в 2009-м году я был ещё в поиске, но потом смог найти преподавательскую работу в Сан-Франциско, в школе Св. Иоанна (она расположена внизу кафедрального собора РПЦЗ, на бульваре Гири). Однако в плане богослужений моим домом стал кафедральный собор Святой Троицы ПЦА (Православной Церкви в Америке); я, как мирянин, участвовал в деятельности прихода. Когда мне исполнилось 35 лет, я стал думать о монашестве, но как-то понимал, что это не для меня. Однако не очень мне хотелось и создавать семью. И вот на Прощёное воскресенье 2013 года владыка Сан-Францисский Вениамин (Петерсон) сказал, что мог бы рукоположить меня во диакона на праздник Пятидесятницы. Таким образом, я получил 100 дней на размышление. Я чувствовал мир в душе; также мой духовник и мои родители были согласны (у меня не было с ними конфликтов из-за того, что я, со своей стороны, лишаю их возможности иметь внуков). Но диаконом я пробыл не очень долго, так как в октябре 2013 года меня рукоположили во священника и назначили на приход Св. Иоанна Крестителя в Беркли. До сего дня это мой первый и единственный приход. Если он так и останется единственным местом моего служения, то для меня это просто замечательно. Я знаю священников, которые всю жизнь, до выхода на пенсию, прослужили на одном приходе, и вполне позитивно отношусь к тому, что и у меня может быть такая перспектива.
– Отец Эдвард, давайте поговорим о языках богослужений. Насколько мне известно, вы сочетаете английский и церковнославянский?
– Да, это так. У нас есть то, что я называю литургия А и литургия Б. На одной литургии часть службы – на церковнославянском, оставшаяся часть – на английском. На литургии Б всё меняется: то, что было на английском, мы служим на славянском, а то, что было на церковнославянском, служим на английском. Раньше в церкви Св. Иоанна Крестителя почти всё было на церковнославянском, но в приходе есть люди разных национальностей, и, кроме того, я заметил, что даже дети русских эмигрантов, рождённые в США, уже американизированы и нередко совсем не понимают церковнославянского. Мне известны случаи, когда прихожане, не понимавшие языка богослужений, уходили из Церкви. Поэтому службы на английском стали необходимостью. Правда, на будних днях в богослужении обычно доминирует церковнославянский. Вот проповеди я говорю исключительно на английском. Если говорить на двух языках – русском и английском, получается слишком долго.
– Наверное, в языковом плане есть и другая проблема: при доминировании национального языка (русского, греческого и т.п.) возникают ситуации, когда люди приходят в Церковь не столько по религиозным, сколько по культурно-национальным мотивам. Что вообще можно сделать для того, чтобы православные приходы не превращались в подобие культурно-этнических клубов?
– Это непросто, мы не можем управлять людьми, не можем их заставить что-то делать. Конечно, мы пытаемся сплотить людей; у нас есть общая трапеза после службы, я провожу для взрослых занятия по основам Православия. Хотели открыть воскресную школу для детей, но к этой инициативе не было проявлено интереса. Вначале я вообще думал, что мне будет несложно с прихожанами, так как я знаю русский язык, жил в России, а священник, который готовил меня ко Крещению, хорошо знал представителей ещё дореволюционной России. В России конца 1990-х, когда я там жил, сложилась новая, постсоветская культура Православия, причём люди были очень ревностными по вере. Но в итоге оказалось, что эмигранты, прибывшие в Калифорнию, не имели ни культуры дореволюционной России, ни России новейшего времени. У них оставалась советская ментальность: можно прийти в церковь на несколько минут, поставить свечку и уйти. Возможно, такая модель поведения была приемлема в СССР, где были преследования верующих, но я пытался донести до людей, что сейчас они находятся в США, где совсем другая ситуация. Они этого не понимали или не хотели понять. Говорили мне, что Церковь не должна меняться. Конечно, в Церкви остаются неизменными догматы или нравственные постулаты, но люди почему-то считают, что не должны меняться те странные религиозные практики, которые были ранее (как будто эти практики идут чуть ли не от апостолов). По их мнению, настоящее Православие – это когда ребёнка крестят на дому, на службу можно приходить к её самому концу, а причащаться в лучшем случае дважды в год. К сожалению, тяжело убедить людей в обратном, что-то изменить.
– Вы как-то сказали, что в Сан-Франциско и в целом в Bay Area (районе Залива) всё очень секуляризировано. Как это влияет на прихожан церкви, семьи, детей?
– Это для нас проблема. Многие дети уходят из Церкви после поступления в университет. Одна из сложностей в Калифорнии – это повсеместное принятие гомосексуализма. Так, если вы говорите, что однополые отношения – это грех, то вы такие же плохие, как и те, кто выступал против прав чернокожего населения. В нашем регионе можно увидеть немало протестантских храмов, на которых вывешены радужные флаги, демонстрирующие их положительное отношение к гомосексуализму. В Православной Церкви мы подчёркиваем, что, конечно, любим всех, но гомосексуальное поведение неправильно, греховно. Из-за этого мы порой теряем людей, которые говорят, что мы «гомофобы», что мы «ненавидим гомосексуалистов».
Journal information