Полвека не могу принять:
Ничем нельзя помочь!
И всё уходишь ты опять
В ту роковую ночь...
(С) Анна Тимирёва
Ничем нельзя помочь!
И всё уходишь ты опять
В ту роковую ночь...
(С) Анна Тимирёва
100 лет тому назад, в ночь на 7 февраля 1920 года, в Иркутске большевиками был подло, без суда расстрелян верховный правитель Белой России, вождь всего Белого Движения, признанный всеми остальными его руководителями, адмирал Александр Васильевич КОЛЧАК. Вместе с Колчаком большевики расстреляли его премьер-министра - Виктора Николаевича Пепеляева. Тела убитых спустили в прорубь на реке Ушаковке (приток Ангары), незадолго до этого служившую монахиням местного монастыря в качестве иордани.
Об обстоятельствах злодейского убийства Александра Васильевича говорят разное. Среди белоэмигрантов ходили упорные слухи (ныне активно подхватываемые пробелогвардейскими сообществами в соцсетях), что адмирал, якобы, сам командовал собственным расстрелом, ибо у красных не нашлось равного ему по рангу. Серьёзные историки, включая тех, кто считает Колчака безусловным героем (как и автор настоящих строк), верить этим слухам не склонны. Но даже большевистский комиссар Чудновский, руководивший расправой над Колчаком, не отрицает главного: Александр Васильевич вёл себя перед расстрелом с беспредельным мужеством. Когда его повели на казнь (была глубокая ночь, согласно воспоминаниям палачей, цитируемым П. Зыряновым, Колчака расстреляли в интервали от 2 часов ночи до пяти утра) Александр Васильевич попросил о возможности проститься с Анной Тимирёвой, добровольно пошедшей за ним в заточение. В этой последней радости узнику отказали. Непосредственно перед расстрелом Александр Васильевич отдал Чудновскому свой серебряный портсигар (едва ли не единственную драгоценность, обнаруженную в вещах человека, распоряжавшегося золотым запасом Российской Империи!) и попросил передать жене и сыну, находившимся в эмиграции. "Передам, если не забуду", - издевательски хмыкнул комиссар. Откуда-то издали доносилась стрельба, строчили пулемёты: на штурм Иркутска шла бывшая каппелевская армия, шла в надежде отбить своего верховного правителя. Последнее, что услышал в своей земной жизни Александр Васильевич Колчак, была команда Чудновского: "По врагам революции - пли!" Дальше была Вечность...
Александра Васильевича Колчака выдали на расправу иркутскому эсеро-меньшевистскому "политцентру" 15 января 1920 года. Выдали те, кто обязался его охранять - чехи и французский генерал Жанен. Вместе с Колчаком был арестован и его премьер-министр Пепеляев, до конца разделивший судьбу своего Верховного Правителя. Анну Тимирёву никто не трогал, но она сама потребовала арестовать себя, чтобы в заточении стать для своего возлюбленного последним утешением. 15 января. А в ночь 7 февраля Колчак был убит: большевистское руководство Иркутска опасалось, что каппелевцы во главе с Войцеховским действительно смогут освободить адмирала. Боялись, что адмирала освободят - стало быть, боялись его, боялись, что бывший верховный правитель снова встанет во главе своих армий. Полагаю, на этом можно поставить жирную точку в дискуссиях о бездарности Колчака. Слабых и бездарных противников не боятся - боятся противников серьёзных. Тех, кто быстро оправится после понесённого поражения, приведёт в порядок свои потрёпанные войска, наладит работу тылов - а по весне, гляди того, рванёт в новый "полёт к Волге". Колчака убивали тайно и в спешке - стало быть, чувствовали, что подобный сценарий вполне возможен.
Всего 22 дня пробыл адмирал Колчак в заточении. И 22 дня продолжалось "следствие" по его "делу". 22 дня - в масштабах человеческой жизни всего ничего. Но для Колчака эти последние три недели оказались отдельным этапом жизни и отдельным подвигом. Он понимал, что живым его, скорее всего, уже не выпустят - не для этого политцентр и его кураторы-большевики приложили столько усилий, чтобы поймать адмирала в ловушку. Понимал он, несмотря на горестный вопрос Чудновскому, вошедший в песни и хрестоматии, и то, что суда не будет: гласно свидетельствовать перед народом о сути и целях его борьбы ему никто не позволит, слишком уж он был опасен со своим безукоризненным патриотизмом новым "хозяевам" России. Но Колчак знал и другое - раз его не расстреляли сразу, раз допрашивают - значит, протоколы этих допросов кому-то нужны, значит, документы сохранятся в архивах. А раз так - люди узнают правду. И о Белой Борьбе, и о нём самом, возглавлявшем её весь этот тяжёлый 1919-й год, и о том чудовищном зле, которому Колчак бросил вызов, которому не захотел служить.
И Колчак начал давать показания. По сути - диктовал таким необычным способом свои мемуары. Рассказывал о мотивах своих поступках, о своей идейной эволюции, о целях, которые ставил перед собой на посту верховного правителя Белой России. Не скрывая неблаговидных, с точки зрения судей, фактов, но давая этим фактам своё объяснение, перед безукоризненной лочичностью которого большевистская следственная комиссия терялась.
А.В. Колчак в январе 1920 года. Последнее фото адмирала
Всего было семь допросов. 21 января, 23-го, 24-го, 26-го, 28-го, 30-го января. И последний - 4 февраля. Полный текст этих допросов - вопросы следственной комиссии и ответы на них Колчака - давно опубликованы. Доступны они и в сети - ссылки на протоколы допросов можно найти здесь - пользуюсь случаем выразить свою благодарность Ирине Борисовой (
irkol), собравшей воедино и выложившей в сеть материалы этих допросов. На заданные ему вопросы Колчак зачастую отвечал обширнее, чем требовалось, что не удивительно, учитывая, что показания Александра Васильевича - это, по сути, его предсмертные мемуары. Он подробно излагает обстоятельства своей довоенной службы и участия в Русско-Японской и Первой Мировой войнах. Откровенно говорит о мотивах своих действий. Подробно останавливается на проблемах флота и его строительства перед Первой Мировой войной - чувствует адмирал, что его знания, его понимание сути военно-морской стратегии и тактики, его опыт минной войны ещё будут востребованы будущими поколениями флотоводцев. Колчак решительно полемизирует с "германской ориентацией" некоторых деятелей перед Первой Мировой войной - а между строк так и читается гневный обличительный акт большевикам, развалившим фронт и заключившим позорный Брестский мир, который даже в 1920 году оставался для Колчака незажившей, кровоточащей раной. Говоря о поражении в Русско-Японской войне, Колчак решительно отметает обвинения следователей против существовавшего на тот момент в России политического строя, подчёркивая, что причины неудач кроются в чисто организационных вопросах, разрешить которые возможно при любом политическом строе. Адмирал, сохранивший в 1917 году верность присяге, не посылавший государю никаких телеграмм с требованиями об отречении, и в 1920 году, сам находясь под следствием, по сути выступает апологетом дореволюционных порядков, апологетом свергнутой монархии.
Любопытный эпизод. Следователь вопрошает Колчака: "Главой всех военных сил был император, и императорская фамилия и династия распределяли между собой все важнейшие роли, а над всеми, как глава военных сил, был император. У нас есть поговорка, что рыба начинает разлагаться с головы. Но приходили ли вы к убеждению, что именно сверху нет ничего, кроме слов, в отношении ответственности и руководства?" Колчак на это реагирует: "Тут были общие причины. Я видел здесь, на Востоке, как мы вели боевую подготовку, чем занималось командование, чем занимались командиры. Конечно, общая система была неудовлетворительна. Я считал, что вина не сверху, а вина была наша, — мы ничего не делали". То есть, Колчак не только не позволяет следователям-революционерам использовать допрос для своей пропаганды, но предпочитает взять вину на себя - лишь бы отвести обвинения от убиенного государя и монархии.
А.В. Колчак - вице-адмирал Русского Императорского Флота.
Столь же трогателен Колчак в своём стремлении оградить известных ему людей от преследования со стороны новой власти. В частности, он категорически отрицает свою любовную связь с Анной Тимирёвой, утверждая что она всего лишь занималась пошивом нижнего белья для отправки его солдатам на фронт. Хотя об истинном отношении Тимирёвой к Колчаку следователям прекрасно известно с её слов. Но Колчак старательно отводит подозрения от любимой женщины. А вот тех бывших своих сослуживцев, кто пошёл на службу к большевикам, "припечатывает" охотно - чтобы видели новые власти: даже арестованный, адмирал Колчак их не боится.
Адмирал предельно откровенен, когда его расспрашивают о перевороте 18 ноября 1918 года. Откровенно называет имена главных участников переворота - благо, они для большевиков вне зоны доступа, им расправа не грозит, если, конечно, Семёнов не подкачает, да каппелевцы сумеют добраться до ершистого забайкальского атамана. В то же время он отрицает собственное участие в подготовке переворота. Не потому, разумеется, что надеется оправдаться - он ведь не идиот был, этот учёный-полярник, специалист по минному делу с мировым именем и один из величайших флотоводцев ХХ века, понимал, к кому попал в руки. Дело тут в другом. Колчак хотел, чтобы потомки знали: он, Колчак, не искал для себя личной власти. Не стремился к ней. И не за власть боролся с самозванным правительством красных узурпаторов и омской эсеровской "директорией". Он боролся за Россию. И охотно уступил бы свою власть верховного правителя более достойному человеку - лишь бы продолжать борьбу. Вот только более достойного в белом Омске не нашлось. И Колчак принял власть как крест (см. также здесь).
Колчак - верховный правитель
Между тем, пока шли допросы Колчака, в Иркутске снова менялась власть. 20 января в городе был образован военно-революционный комитет - временный орган большевистской власти. На следующий день, как раз в то время, когда Колчак отвечал на первые вопросы следственной комиссии, ВРК предъявил ультиматум Политцентру с требованием уступить власть. Политцентр подчинился, тем более, что к городу вовсю стягивались красные партизанские отряды. Уже на допросе 23 января председательствовал будущий палач Колчака большевик Чудновский. Этот изо всех сил старался унизить узника. Тюремный режим ужесточился - у дверей камеры Александра Васильевича появились постоянно дежурящие караульные. Тем не менее, Колчак продолжал держаться, как ни в чём не бывало. Ему было всё равно, кто станет его палачом - главное было закончить начатое дело, сохранить в рукописях следственной комиссии свои воспоминания, передать потомкам, пусть и через грязные руки большевистских карателей и их приспешников-эсеров, правду о Белой Борьбе.
После 4 февраля допросов больше не было. Колчаку запретили прогулки на свежем воздухе. Он лишился возможности общаться с Тимирёвой. Александр Васильевич понял, что это - предвестие скорого конца. Каким-то чудом Колчаку стало известно о подходе к городу Войцеховского с армией и об их ультиматуме. Но Колчак не знал главного: после прихода к власти Политцентра, а затем и большевиков, жизнь рядовых обывателей Иркутска не только не наладилась, но стала в разы тяжелее. Красные партизаны вовсю грабили народ - никто им в этом не препятствовал. И вот, личность Колчака, доселе столь раздражавшая иркутян, неожиданно начала обрастать ностальгическим ореолом. По городу распространялись листовки с призывами в пользу Александра Васильевича. Обилие этих листовок и просто разговоры местных жителей заставили иркутских большевиков всерьёз опасаться восстания в собственном тылу в то самое время, когда каппелевцы пойдут на штурм города.
Это и привело к трагической развязке на льду Ангары. Человека, пытавшегося побороть революционный хаос, вернуть страну в рамки хоть каких-то законных норм, расстреляли в порядке пресловутой "революционной целесообразности". Без суда.
Испрашиваю молитв всех, кто это читает, об упокоении души раба Божия Александра!
Памятник Александру Васильевичу Колчаку в Иркутске
_____________________________________
См. также:
1) Был ли шанс у Колчака?
2) Колчак и простота.
3) О заслугах Колчака перед Россией.
4) И снова к той проруби на Ангаре
Journal information