Как Пётр Врангель на Кубани крамолу искоренял

Врангель упоминает, как бы вскользь, ничего не комментируя, некий договор, который кубанская делегация за спиной белого командования заключила с меджлисом горских народов Кавказа. Этот-то договор и вызвал резкую филиппику Деникина с приказом арестовать всю эту самую делегацию и предать её военно-полевому суду. Именно данный приказ, по мнению Врангеля, лишал его возможности уладить дело с Кубанью миром, так как Рада ни за что не согласилась бы на арест собственных депутатов, да ещё по приказу Деникина, коего и без того не шибко любили на Кубани. Однако Пётр Николаевич почему-то ни словом не упоминает, в чём же, собственно, состоял этот пререкаемый договор, содержание и, главное, контекст которого приходится восстанавливать по другим источникам. По счастью, у нас имеются "Очерки Русской Смуты" Деникина, в которых Антон Иванович уделил достаточно места кубанским событиям.


Кубань на момент ноября 1919 года представляла из себя довольно любопытное зрелище. В то время, как белогвардейское командование, стоявшее на платформе Единой и Неделимой России, рассматривало казачьи области как неотъемлемую часть Российской империи, Кубань, освобождённая от большевиков руками добровольцев Деникина [1], вела себя как независимое государство, если не де-юре, то де-факто. Принимала у себя дипломатические представительства не только государственных новообразований, возникших на территории бывшей Империи, но и "старых демократий", и сама активно направляла за рубеж свои дипмиссии, пытаясь добиться признания в обход Деникина. И отчасти в этом преуспела. Напомню, что ни одно белогвардейское правительство так и не было официально признано "союзниками". Деникин такими телодвижениями Кубани был крайне недоволен, деникинцы (в том числе и сам Врангель) ворчали, но до поры, до времени мирились. Но договор с горским меджлисом стал последней каплей.

"Правительство" горских национал-сепаратистов времён Гражданской войны.
Именно с этим "правительством" Кубань пыталась закорешиться в ущерб русским национальным интересам

Почему? Об этом читаем у Деникина. Когда-то, ещё в 1918 году, Деникин пытался разжечь на Кавказе огонь исламского джихада против большевиков. Отчасти ему это удалось. Сформированные горцами боевые отряды получили от Деникина оружие (хотя оружия не хватало самим добровольцам) и действительно начали борьбу против большевиков. Однако после того, как Кавказ оказался полностью освобождён от красных, горцы участвовать в дальнейшей борьбе отказались и на север освобождать Россию не пошли. Вместо этого они, прихватив полученное от Деникина оружие, возвратились по своим аулам и занялись своим традиционным промыслом. То есть - разбоем.

Первой жертвой разбойничьих налётов со стороны исламистов стало Терское казачье войско. Прежде терским казакам и окрестным вайнахам [2] удавалось поддерживать добрососедские отношения, основанные на взаимном признании силы противоположной стороны. Теперь же казаки в основной своей массе двинулись на север сражаться с большевиками, в станицах оставались их жёны, дети, а также старики и немощные инвалиды. Горцы этим решили воспользоваться - и начали совершать налёты на беззащитные станицы, грабя население, насилуя женщин, а то и вовсе убивая всех, кто попадался под горячую руку. Для борьбы с исламским бандитизмом Деникину пришлось отвлекать силы с фронта - а это играло на руку большевикам, которые в свою очередь принялись подзуживать меджлисовцев на новые преступления.

Группа терских казаков из Горско-Моздокского полка. Фото ориентировочно 1918 - 1919 гг.

И вот в этих-то условиях группа кубанских самостийников в поисках новых союзников по борьбе с большевиками, в обход ВСЮР и Деникина, заключила союз с горским меджлисом. В то самое время, когда терский атаман в панике телеграфировал Деникину, умоляя прислать ему для защиты станиц от озверевших исламистов хотя бы полк кубанских казаков, кубанские политики заявили о том, что действовать они впредь будут как сила, союзная меджлису. Тем самым терские станицы отдавались на растерзание. Что, в свою очередь, представляло собой угрозу, куда более страшную, чем даже крушение фронта - ведь это обессмысливало всю Белую Борьбу. Белые армии сражались ради спасения русского народа от геноцида со стороны большевиков - а тут, в глубоком белом тылу, русские подвергались геноциду со стороны исламистов. Разумеется, Деникин терпеть такого безобразия не собирался. Кубанские политики, пошедшие на преступный сговор с меджлисом, заслуженно были объявлены изменниками, что бы там ни ворчал по этому поводу Врангель.

К слову, стоит назвать этих предателей по именам - страна должна знать своих "героев". Это печально известный Лука Быч, "отметившийся" интригами против Добровольческой Армии ещё в 1918 году, это Алексей Калабухов [3], до Гражданской войны подвизавшийся на Кубани в качестве ... православного священника, но затем решивший половить рыбку в мутной воде гражданской смуты, а также некие Савицкий и Намитоков, по которым мне не удалось найти никаких биографических данных. Из этой "делегации", предавшей интересы казачества, только Калабухов успел вернуться на Кубань, остальные, извещённые своими единомышленниками из Рады, предпочли от греха подальше остаться в эмиграции.

Таким образом, перед Врангелем встала двоякая задача. С одной стороны, нужно было исполнять приказ Деникина и добиться ареста Калабухова, с другой - предстояло провести через кубанскую Раду реформы управления Кубанской областью, которые позволили бы нейтрализовать влияние самостийников.

А реформы эти Врангель запланировал весьма обширные. Во-первых, предстояло упразднить Законодательную Раду, ставшую главным оплотом казачьего сепаратизма. Законодательные полномочия её предполагалось передать Краевой Раде как носителю высшей власти в Кубанском войске. Во-вторых, Краевая Рада теперь должна была собираться раз в год, и сроки её созыва определять должен был кубанский атаман. Созыв Рады по желанию любого из депутатов должен был стать невозможным. Это, несомненно, усилило бы позиции командования ВСЮР на Кубани: с одним атаманом договориться всегда проще, чем с целой толпой депутатов, у каждого из которых - своё видение ситуации. В-третьих, всеми назначениями на любые административные должности в пределах Кубанской области должен был ведать атаман. В четвёртых, раз и навсегда закрывался вопрос о создании отдельной Кубанской армии. Вместо этого Кубани передавалось снабжение и пополнение Кавказской Армии, которой командовал Врангель и которая состояла преимущественно из кубанских казаков. Этим убивались сразу два зайца: с одной стороны, Кубань могла бы удовольствоваться тем, что у неё появлялась собственная вооружённая сила, а с другой - Кавказская Армия, нуждами которой Врангель болел по-настоящему, обретала стабильный тыл. Как говорится, и овцы целы, и волки сыты. К тому же Врангель как командарм получал властные рычаги, чтобы контролировать качество пополнений и ресурсов, поступающих с Кубани.

Взамен, чтобы казачьи политики не слишком возмущались нововведениями, Врангель предлагал прекратить на Кубани деятельность реквизиционных и ремонтных [4] комиссий Добровольческой Армии, как можно скорее погасить финансовую задолженность ВСЮР перед Кубанью, откомандировать из неказачьих частей всех кубанских казаков в распоряжение войска и впредь не призывать казаков (как рядовых, так и офицеров) в неказачьи части. Планировалось также передавать в пользу Кубани часть военной добычи, захваченной Кавказской Армией и разрешить Краевой Раде и атаману проводить на территории Кубанской области мобилизацию неказачьего населения. А для того, чтобы у самостийников не возникло искушения подвергнуть эти предложения обструкции, Врангель предлагал снять с фронта два крепких полка Кавказской Армии и направить их в Екатеринодар под командованием надёжного человека (каковым Врангель не без оснований считал генерала Виктора Покровского) для демонстрации силы.

Деникин план, предложенный Врангелем, в целом одобрил, хотя категорически отказался от передачи Кубани военной добычи и решительно воспретил мобилизации в кубанские части неказачьего населения: эти рекруты были нужны в Добровольческой Армии, полки которой понесли тяжёлые потери. Теперь оставалось выбрать полки, предназначенные для демонстрации силы и под благовидным предлогом увести их с фронта в Екатеринодар. Покровский рекомендовал своему командарма 2-й Уманский полк. Однако здесь Петра Николаевича ждало жестокое разочарование. "Я нашел полки значительно пополненными и в прекрасном виде, - вспоминал Врангель, - однако, из разговоров со старшими начальниками вынес убеждение, что, увеличившись численно, части изменились в худшую сторону. Присланные за последнее время Кубанью пополнения в значительной мере состояли из тех казаков, которые в тяжелые июльские дни, пользуясь безвластием в крае, укрылись в тылу. Ныне эти шкурники вернулись, значительно развращенные усилиями самостийников. Переговорив с генералом Топорковым и ближайшими его помощниками, я наметил для переброски в Екатеринодар бригаду полковника Буряка, не успевшую еще получить пополнений, малочисленную, но крепкую духом".

Генерал Виктор Леонидович Покровский,
одно из главных действующих лиц "Кубанского действа".

Именно в это время и поступила телеграмма Деникина об аресте Калабухова, Быча и других изменников. Телеграмма, безусловно, справедливая и давно назревшая, но спутывавшая Врангелю все карты. Рассчитывавший добиться нужных изменений в политическом устройстве Кубанской области одной эффектной военной демонстрацией, Врангель не мог добиться тем же самым путём согласия Рады на арест Калабухова - Рада единодушно сочла приказ Деникина вмешательством во внутренние дела Кубани (благополучно забыв о том, что Кубанская область являлась неотъемлемой частью России, а Деникин олицетворял собой общероссийскую власть). Приходилось действовать силой.