partizan_1812), оригинал здесьВ день 200-летия Бородинского сражения о нем не напишет только ленивый. Прошу прощения у всех, кто удержался и не написал, за эту риторическую вольность. Напишут о его ходе, значении для хода Отечественной войны и русской истории в целом, а также о многом другом. И это очень интересно и важно.
Мне же кажется полезным напомнить в этот день о том, как менялись взгляды на духовную сторону войны 1812 года. Для русского современника тех событий был очевиден взгляд на Наполеона как на злейшего врага церкви и христианства, почти антихриста.
Хотя сам Наполеон не имел прямого отношения к кровавым гонениям католической церкви, которые устроили революционеры 1790х годов, его режим был прямым следствием Французской революции. В свою очередь, Наполеон «отличился» захватом Папской области и арестом Римского папы и был отлучен от церкви. Таким образом, война против Наполеона означала также защиту алтарей от врага, не проявляющего уважения даже к своей отеческой вере.
В раннее советское время историческим событиям находили причины из области политики и особенно экономики, с упором на те из них, которые проистекают из самых основ жизни общества по Марксу – производительных сил и производственных отношений. Так и война 1812 года стала в глазах советских авторов конфликтом молодой, нахрапистой буржуазии с отсталым, феодальным обществом.
Это мнение вполне соответствовало взглядам известного мыслителя П.Ф.Смердякова, который рассуждал следующим образом: «В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки».
Хотя до такой смердяковщины не доходили даже сторонники мировой революции, они все же успели наделать дел; в порыве борьбы за интернационал и выполнение плана по сдаче лома черных металлов они разрушили центральный монумент Бородинского поля на батарее Раевского и даже выкинули останки князя Багратиона из могилы, расположенной там.
К счастью для охраны памятников старины и реалистического взгляда на историю, патриотизм был дозволен в нашей стране в середине 1930е годов, буквально через пару лет после надругательства над могилой героя Бородинского сражения, и советская историческая наука получила возможность оперировать этим демиматериалистическим понятием. Однако и после этого историки трактовали войну 1812 года как столкновение, всецело обусловленное конфликтами экономических и политических интересов.
Но каким бы странным для сознания, воспитанного 20 веком, ни казался взгляд на войну 1812 года как на столкновение христианства и духа европейского просвещения, эта точка зрения подтверждается фактами. В качестве одного из них посмотрим на события, предшествующие Бородинскому сражению.
5 августа (здесь и далее даты даны по старому стилю) 1812 года при отступлении из Смоленска по распоряжению генерала Ермолова Смоленская икона Божией матери была вынесена из Благовещенской церкви, чтобы защитить ее от бесчинств и поруганий. На городской площади отслужили молебен. Чтение Евангелия, естественно, завершилось словами: «Пребысть же Мариам с нею яко три месяцы и возвратися в дом свой». Действительно, ровно через три месяца Смоленская Одигитрия вернулась в Свой город.
Смоленская икона Пресвятой Богородицы
Барклай де Толли, исполнявший обязанности главнокомандующего, распорядился, чтобы Смоленская икона Божией Матери «постоянно следовала за войсками». Для ее охраны была выделена 1я артиллерийская рота 3й пехотной дивизии. Икону обшили холстом и установили на зарядный ящик. Прибыв в армию 17 августа, Кутузов немедленно приказал сделать для нее новый киот, и она передвигалась с армией все время вплоть до освобождения Смоленска.
Накануне Бородинского боя, 25 августа, Смоленскую икону Пресвятой Богородицы пронесли вдоль всей русской линии. Вечером перед ней был отслужен молебен. Так описывает это событие участник сражения Ф.Н.Глинка: «…святая икона шествовала. Сама собою, по влечению сердца, стотысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую готова была упоить до сытости своею кровью. Везде творилось крестное знамение, по местам слышалось рыдание. Главнокомандующий, окруженный штабом, встретил икону и поклонился ей до земли.”
Молебен на Бородинском поле, литография по оригиналу Ковалевского 1910е годы
Молебен на Бородинском поле, картина Зайцева Е.Н. 2000-2002
Может быть, все это было кратковременной вспышкой религиозного восторга естественного для возбужденных близостью большого сражения людей? Но многие из них уже были в больших боях, а мемуаристы отмечают именно необычность поведения людей перед боем в этот раз. Продолжает Глинка: “Я слышал, как квартиргеры громко сзывали к порции: «Водку привезли; кто хочет, ребята! Ступай к чарке!» Никто не шелохнулся. По местам вырывался глубокий вздох и слышались слова: «Спасибо за честь! Не к тому изготовились: не такой завтра день!» И с этим многие старики, освещенные догорающими огнями, творили крестное знамение и приговаривали: «Мать Пресвятая Богородица! помоги постоять нам за землю свою!»
Так что сцену разговора приехавшего на Бородинское поле Пьера Безухова с Андреем Болконским и Тимохиным, офицером полка Болконского, в котором Тимохин передает слова своих солдат: “не такой завтра день”, писатель списал с натуры. Нет, не похоже, чтобы молебен перед сражением был кратковременной экзальтацией. Но может быть эффект происходившего есть следствие сиволапости и забитости русского солдата? Это вполне соответствовало бы марксистскому взгляду на религию как “опиум народа” и “вздох угнетенной твари”.
Но как же Кутузов со штабом? Ведь он крепостник и эксплуататор, да к тому же получил вполне приличное по тем временам образование – закончил Артиллерийскую и инженерную дворянскую школу, в которой преподавал физику Михайло Ломоносов и которая продолжает существовать по сей день в виде Военно-космической академии им. Можайского. Может Кутузов и его офицеры подыгрывали простонародному религиозному чувству своих солдат?
Портрет Кутузова работы Р.М.Волкова, 1812 год
Против этого говорят их письма, которые не предназначались для огласки, а тем более для огласки среди подчиненных. Приведу только два примера. Багратион перед Бородинским сражением писал своему приятелю: «Бог с тем, кто любит веру, отечество и непоколебим. Прощайте, с нами Бог. Слава в Вышних Богу и на земле мир с честью воспоем. Господи, силой Твоею да возвеселится Царь. Я так крепко уповаю на милость Бога, а ежели Ему угодно, чтобы мы погибли, стало мы грешны и сожалеть уже не должно, а надо повиноваться, ибо власть Его святая».
Портрет Багратиона работы Доу
А вот второй пример; слова этого письма (от полковника Закревского генералу Воронцову) проще, приземленнее, но в них не меньше веры в силу Божиего промысла: «Видите, что Бог нас еще помнит, и теперь вся надежда на Него, а без того пропадем, как собаки». Нет, не похоже это на подыгрывание воспитанной шпицрутенами вчерашней деревенщине, а похоже на самую искреннюю веру.
Что же происходило в это время во французском лагере? Французы наблюдали за русскими, но мало понимали, что там происходит. Религиозность русского народа они считали проявлением невежества, а себя – носителями света разума среди варваров. Личный секретарь Наполеона барон де Фэн писал: «Кутузов направил процессию всех чинов, чтобы явить знаменитое чудо, которое хранилось в Смоленске. Каждый солдат обращался с молитвой к символам мученичества, и все встали на колени, повторяя религиозный стих, чтобы обрести дух.»
Лежен, генерал для особых поручений при маршале Даву, писал, что Кутузов возбуждал в солдатах религиозный фанатизм и «возил перед фронтом армии образ святого московитского епископа, творившего чудеса».
Генерал Сегюр, квартирмейстер при штабе Наполеона, описывал события в русском лагере таким образом: «Когда русский военачальник увидел, что его солдаты достаточно растроганы этим необычным зрелищем, он возвысил голос и стал говорить им о небе, единственном убежище, которое остается рабам. Во имя религии равенства он призвал этих крепостных рабов защищать имущество их господ. Русские солдаты повиновались, не рассуждая, рабство замкнуло их в тесный круг, и все их чувства были сведены к небольшому количеству незначительных потребностей, стремлений и мыслей.»
Как истинный гуманист Сегюр продолжает: «У французов не было ни военного, ни религиозного парада, никакого смотра, они не прибегали ни к каким попыткам возбуждения. Французы искали подкрепления в самих себе, будучи уверены, что истинная сила и воинство небесное скрываются в человеческом сердце.»
Еще один гуманист и истинный европеец - генерал Рапп, помощник Вестфальского короля Жерома Бонапарта и командир дивизии под Бородиным, писал: «У нас не было ни проповедников, ни пророков, ни даже продовольствия, но мы несли наследие долгой славы, мы должны были решить, кто должен установить законы для мира: либо татары, либо мы».
Интересно, что Лежен был не только генералом, но и художником. Лежен изобразил кистью все главные битвы Бонапарта. Это его картина, изображающая Бородинское сражение
Французские мемуаристы недоговаривают; в их лагере тоже проводились мероприятий по поднятию боевого духа. В своем воззвании к армии Наполеон вдохновлял солдат возможностью прославиться, получить хорошие зимние квартиры и завершить тяжелую войну.
Несомненно также, что у французов был объект поклонения – сам Наполеон Бонапарт. Барон Денье, инспектор при штабе Наполеона, прямо писал о «пламенном культе, в котором в этот момент император был идолом». Несомненно, все это вполне соответствует языческому культу императоров. Как это нередко случается с революционерами, борьба с христианством заканчивается учреждением старого недоброго язычества.
А вот и сам идол пламенного культа – император Наполеон
Быть может, высокомерное презрение к христианству было характерно только для приближенных Бонапарта, но не для простого солдата? Быть может, солдаты восхваляли своего императора только как испытанного боевого вождя, но не как языческий идол? Быть может, в душе у них оставалось место для традиционной в их отечестве веры? Аббат Адриан Сюрюг, настоятель католического храма Св. Людовика, построенного для французской колонии в Москве, сообщал в письме, что за время пребывания армии Наполеона в Москве в его церкви появилось только четверо или пятеро офицеров из старых фамилий Франции; из 12000 человек Великой армии, умерших в Москве, только ДВОЕ были похоронены по христианскому обряду, а всех остальных зарыли в близлежащем саду. Сюрюг делает вывод, что для солдат армии Наполеона религия - это пустой звук.
Как видно, противоборствующие под Бородино стороны отличались не только своими военными целями и стратегией, но и самими взглядами на мир. Как бы ни были сходны их вооружение, амуниция и тактика, они расходились в ценностях настолько фундаментальных, что мир между ними казался невозможным. Но уверенное в себе, победоносное гуманистическое человекобожие столкнулось с такой силой, одолеть которую у него не было возможности.
Разумеется, не стоит упрощать историю. При всей своей гордости и высокомерии французы и другие воины Великой армии проявили себя под Бородино отличными солдатами. Они захватили укрепленные позиции русской армии, через неделю Москва была сдана, и Бонапарт обосновался в Кремле. Но не забывая об этом, не забудем и о том, кому пришлось в итоге, по словам Кутузова, «жрать лошадиное мясо».
Возвращаясь к тому, с чего я начал эту заметку, процитирую письмо Кутузова жене, которое он написал через два дня после возвращения Смоленску его святыни - Смоленской иконы Божией Матери. «Жаль расставаться, и третьего дня во время сражения стояла за батареей.»
Так выглядела Смоленская икона Божией матери в 1912 году (фотография Прокудина-Горского).
Жаль было расставаться с Путеводительницей и солдатам, назначенным для ее охраны в походе. Они пожелали иметь список с иконы, которую они сберегали три месяца, собрав «достаточную сумму» на ее украшение. По словам генерала Вельяминова, солдаты попросили об этом будучи исполнены «чувствами чистейшей христианской набожности и благоговейной благодарности к священному образу Божия Матери, под кровом коего в Отечественную войну в жестоких бранях сокрушилась сила врагов, в ознаменование и памятование того времени». Эта их просьба к Смоленскому епископу Иринею была вскоре удовлетворена.
Оставив Путеводительницу в Смоленске, войска пошли дальше на запад, но уже другая история, о которой мы еще обязательно поговорим.
Не в силах преодолеть тягу к организации угадаек, задам один-единственный вопрос: известно ли вам, что Смоленская икона Божией Матери, которую русская армия вывезла, а затем вернула в Смоленск, не является оригиналом?
Journal information