Ценное свидетельство генерала Дубенского.

     Фронт и Армия сравнительно не беспокоили Государя своим состоянием. Он хорошо знал положение всех войск, ежедневно получая донесения с фронта в Ставке, а при отъезде оттуда ему все доносил генерал Алексеев по телеграфу и телефону (который был последнее время устроен между Царским и Могилевом), и был поэтому уверен, что в огромной массе Армия спокойна, хорошо устроена, всем снабжена и ожидает боевых операций весной.

     Конечно, тыл, и в особенности Всероссийский Земский и городской союзы, раскинувшие широко и всюду свои органы и ячейки, вели агитацию, подобно прогрессивному блоку Государственной Думы. Однако у Государя была надежда, что серьезных волнений это не внесет в войска. Кое-где начинали сочувствовать блоку высшие командные лица, штабы, но самая толща солдатско-офицерская была, по мнению Царя, вне политики. Тем не менее смута шла.

     В пояснение сего расскажу о случайной встрече моей (в начале февраля) с генералом Александром Михайловичем Крымовым. О нем говорили как о выдающемся боевом начальнике, и имя его пользовалось большим уважением в Ставке. Я помню, как при каком-то сообщении о боях в Карпатах, где была дивизия Крымова, Государь сказал: «Там этот молодец Крымов, он управится скоро...».

   

Вот этого-то генерала Крымова, недавно прибывшего в Петроград, я встретил у начальника Главного штаба генерала Архангельского. Мы все трое были сослуживцы по Мобилизационному отделу Генерального штаба еще до войны и потому говорили откровенно и свободно. Генерал Крымов, большой, полный, в кавказской черной черкеске, с Георгием на груди, ходил по известному круглому кабинету начальника Главного штаба и указывал на целый ряд ошибок во внутренней политике, которые, по его мнению, совершил Государь. Он возмущался, негодовал, и когда мы спрашивали его, откуда почерпнуты им сведения о каких-то тайных сношениях Двора с Германией, он отвечал: «Да так говорят...»

Генерал А.М. Крымов

     Мы стали разъяснять Крымову и указывать, что многое в его словах преувеличено, извращено и передано в искаженном виде. Наш приятель стал задумываться, меньше возражал и в конце концов сказал: «Где все это знать у нас в Карпатах...».

     Генерал Крымов был человек горячий, неглупый, безусловно порядочный, но увлекающийся.

      «А в Ставке часто бывал Распутин?» — спросил он меня.
     «Да он никогда там не бывал. Все это ложь и клевета».
     «А мы на фронте слышали, что он был там вместе с Царицей. Как это досадно, что подобные сплетни достигают позиций и тревожат войска», — сказал уже смущенно Крымов.

     Крымов передал нам, что у них ходит слух о сепаратном мире и о том, что есть сношения между Царским и Вильгельмом. Говорил он уже как о явных баснях, но вносящих сомнения, смуту.  Грустно было слушать подобные толки и сознавать силу подобной интриги, начавшей доходить из столиц до Армии и подтачивающей доверие к ее Верховному вождю.

     Февраль близился к концу, а отъезд Государя все задерживался; появлялись иногда слухи, что мы останемся до марта и даже до тех пор, пока не успокоятся и не наладятся дела в Правительстве, с Государственной Думой и вообще в Петрограде.

     Однако около 20 февраля стало известно, что отъезд Государя в Ставку должен состояться со дня на день....

     Кажется, 21 февраля часов в десять утра ко мне на квартиру приехал генерал А. И. Спиридович, в то время ялтинский градоначальник. До сентября 1916 года он был начальником внешней дворцовой полиции, состоя в этой должности десять лет. Спиридович всегда неотлучно охранял Государя в Царском, Петрограде и во всех поездках, а во время войны находился в Царской Ставке.

     А. И. Спиридович только что приехал из Ялты. Он был возбужден и горячо начал передавать свои впечатления о современных событиях; он то вставал и ходил по комнате, то садился:

     «Вы все здесь мало знаете, что готовится в Петрограде, Москве и России. Вы здесь живете как за стеной. Возбуждение повсюду в обществе огромное. Все это направлено против Царского Села. Ненависть к Александре Федоровне, Вырубовой, Протопопову — огромная. Вы знаете, что говорят об убийстве Вырубовой и даже Императрицы?! В провинции ничего не делается, чтобы успокоить общество, поднять престиж Государя и его Семьи. А это можно сделать, если приняться за дело горячо и умно. Я у себя уже начал кое-что делать в этом отношении. Я нарочно приехал сюда, чтобы все это передать кому следует и прежде всего дворцовому коменданту, но я боюсь, что к моим словам отнесутся равнодушно и не примут необходимых мер».

     В таком роде шла его речь о надвигавшихся событиях. Видимо, А. И. тревожился за будущее и стремился помочь, поправить создавшееся положение. Спиридович понимал опасность надвигающейся революции. Он знал революционных деятелей.

     На следующий день он хотел быть у генерала Воейкова и передать ему свои соображения о современных событиях, но я сказал ему, что завтра, то есть 22 февраля, Государь уезжает в Ставку и надо торопиться повидать дворцового коменданта. А. И. Спиридович уехал от меня и сказал, что попытается тотчас же снестись по телефону с дворкомом (сокращенное: дворцовым комендантом).

     Беседа с А. И. Спиридовичем оставила у меня сильное впечатление. Я знал, что лучше него никто не может оценить действительную опасность надвигающегося революционного движения, и ужаснулся той картине, которую он мне нарисовал.

     Насколько я знал, генерал Спиридович едва успел переговорить с Воейковым, так как тот был очень занят, да и не встретил в дворцовом коменданте особо сочувственного отношения к тому, что сообщил ему бывший его подчиненный, ведавший политическим розыском и охранявший Царский Дом в течение десяти лет.

     На следующий день — 22 февраля — мы действительно вместе с Его Величеством отправились в Ставку.