А.В. Суворов и польский вопрос
В 1794 году Суворов штурмом овладел варшавским предместьем Прагой. По сути, этим штурмом было ликвидировано польское восстание под руководством Тадеуша Костюшки. Варшава капитулировала на следующий день.
Штурм Праги в 1794 году.
Об этих событиях я уже имел удовольствие писать [1]. Запад несправедливо упрекал Суворова в жестокости по отношению к мирному населению: как и в Измаиле, Суворов принял все меры к тому, чтобы предотвратить лишнее кровопролитие, и не его вина, что солдаты, возмущённые зверской и вероломной расправой сторонников Костюшки над своими товарищами и их семьями, не всегда слушались своих начальников. "Солдаты были озлоблены против поляков за истребление ими изменнически незадолго перед этим русского отряда в Варшаве, - свидетельствует очевидец. - Солдаты резали, кого попало" [3]. Суворов сделал последнее, что от него зависело - разбомбил мост через Вислу, не дав разгорячённым штурмом войскам ворваться в Варшаву на плечах неприятеля и разгромить город. Поляки, бежавшие в лагерь Суворова, оказались под защитой его резервов и избежали резни.
На следующий день из Варшавы прибыла делегация. Ожесточённый штурм Праги, стоивший жизни большинству её защитников, сломил мужество польских руспубликанцев: оборонять Варшаву, по сути, было уже некому. Поляки решились отдать город Суворову без боя, выторговав лишь жизнь горожан. Но человек, в котором они видели азиатского изверга и кровожадного палача, потряс их своим благородством.
Некто Збышевский, участник обороны Праги, не жалеющий в своих воспоминаниях чёрных красок для описания "пражской резни" [2], свидетельствует, что Суворов сам вышел навстречу польской делегации и, отцепив саблю, отшвырнул её от себя. "Мир с храбрым польским народом!" - прокричал полководец. - "У нас одни корни. Мы не рождены, чтобы биться друг с другом!"
Узнав, что делегаты прибыли с капитуляцией и ничего больше не желают, кроме неприкосновенности жизней рядовых варшавян, Суворов продиктовал свои условия. Оружие сложить за городом в месте, которое поляки сами себе изберут. Все польские войска распускаются по своим домам. Обыватели и всё их имущество берётся под защиту российских войск и никто ни в чём не будет обижен. Русские войска войдут в Варшаву, как только будет исправлен мост [4].
Условия намного превосходили милосердием предложения самих поляков. Более того: когда настало время делегации возвращаться в Варшаву, кое-кто из офицеров предлагал Суворову задержать двоих из делегатов в качестве заложников. Суворов с гневом отверг это предложение. Поляки оказались не столь благородны. Дело в том, что в то самое время, как их делегация вела переговоры с Суворовым, с противоположной стороны в город вступили шесть тысяч литовцев во главе с генералом-мятежником Гедройцем. Вавржецкий (командовавший обороной Варшавы) и Гедройц решились тайком, под прикрытием переговоров о капитуляции и пользуясь тем, что мост разрушен, выйти из города и вывести оттуда русских пленных, захваченных во время "варшавской заутрени", с тем, чтобы потом предать их всех смерти. Однако, народ, напуганный резнёй в Праге и опасавшийся в случае столь подлого убийства теперь уже поголовного истребления, воспрепятствовал им. Все пленные были освобождены.
Войска Суворова вступают в Варшаву.
Вступление Суворова в Варшаву было поистине триумфальным. Народ, ожидавший погрома, но убедившийся в дружелюбном расположении победителей, встречал их торжественными восклицаниями. Немногие голоса сторонников республики тонули в общем хоре. Суворов был умный человек и решил ковать железо, пока горячо. Все мятежники получили полное прощение. Некоторые генералы пытались ещё продолжать сопротивление, однако их подчинённые, прослышав о милосердии Суворова, спешили им воспользоваться. Двадцатитысячный корпус Вавржецкого, таки вырвавшийся из Варшавы, попросту разбежался перед семитысячным корпусом русского генерала Ферзена, который всего за несколько дней до этого в панике от численности неприятеля писал Суворову и умолял о подкреплениях. Сам же Суворов, зная, что в Варшаве он будет объектом пристального внимания, вовсю расточал комплименты. Одной даме он полушутливо заметил, что впервые в жизни видит на небе два солнца - и она, подхватив этот комплимент, принялась рассказывать о нём по всему городу.
"Всё предано забвению, - рапортовал Суворов Румянцеву, своему формальному начальнику. - В беседах общаемся как друзья и братья. Немцев не любят. Нас обожают". Можно было бы предположить, что Суворов пребывал в самообольщении, но вот свидетельство с противоположной стороны - письмо Тадеушу Костюшко от одного из его соратников: "Вас могут утешить великодушие и умеренность победителей. Если они всегда будут поступать таким образом, Вы увидите, что наш народ, судя по его характеру, крепко привяжется к победителям" [5].
Тадеуш Костюшко
Действия Суворова в Польше вызвали неудовольствие в Петербурге. Хотя отрицать значение его победы было невозможно - Суворов за месяц с небольшим покончил с кровавым восстанием, причём сделал это с минимальными жертвами, Екатерина писала ему вскоре после производства Александра Васильевича в фельдмаршалы: "Благоразумие, равно как и справедливость, требуют разобрать, кто был виною сего злодейского поступка в Варшаве [6], а посему и различить беспокойных и виновных от невиновных и неволею в мятеж вовлечённых... Прислать сюда под стражею..." Суворов подобные инструкции почитал для себя бесчестием [7].
Тут встаёт очень важный вопрос: а был ли прав Суворов в своём великодушии? Не консервировал ли он для России страшного, непримиримого врага? На первый взгляд, события 1812-го, а впоследствии - и 1831-го, и 1863-го годов подтверждают правоту Екатерины. Поляки, вопреки прогнозам низложенного коменданта Варшавы, не только не привязались к победителям, но напротив, возгорелись слепой жаждой мщения и при каждом удобном случае с новой силой обрушивались на Россию. Эта слепая ненависть поляков к России и ко всему русскому никуда не делась и сейчас. Что, как будто, подтверждает правоту Екатерины и неправоту Суворова. Но тут важно помнить два момента.
Суворов принимает капитуляцию Варшавы
Во-первых, Суворов поступал так, как предписывал ему долг христианина. Протодиакон Андрей Кураев пишет в книге "Основы православной культуры": "Если враг сдается или если война закончена – надо к недавнему недругу отнестись уже как к простому человеку. Законы милосердия и справедливости должны прийти на смену законам войны… Православные воины умели воевать и умели достойно возвращаться с войны". Отец протодиакон здесь не оригинален - он всего лишь продолжает традицию, озвученную ещё историком-белоэмигрантом Антоном Керсновским: "Войну ведут не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы побеждать. Немедленной целью войны является победа, конечной – мир, восстановление гармонии, являющейся естественным состоянием человеческого общества. Всё остальное – уже излишества, а излишества пагубны. Диктуя мир побеждённому врагу, следует руководствоваться строгой умеренностью, не доводить его до отчаяния излишними требованиями, которые лишь порождают ненависть – а стало быть, рано или поздно, новые войны" [8].
А во-вторых, Суворов, по свидетельству В.С. Лопатина, был решительным противником уничтожения польской государственности. Освободив от польского ига Западную Украину и Западную Белоруссию, вырвав из-под католического гнёта православных славян, Россия выполнила свою историческую миссию. Позволив полякам сохранить своё национальное государство, продолжив политику в суворовском духе, Россия могла бы обрести в их лице союзника (помним: "Немцев ненавидят. Нас обожают"?). Поляки даже специально обращались к Суворову с просьбами позволить им продолжить войну против Австрии и Пруссии. Для такой ненависти у поляков были причины: во время русско-турецкой войны прусские дипломаты, прельщая поляков возвратом Украины (с Киевом) и Смоленска, привели к власти русофобскую партию. Когда же Россия одержала победу над Турцией и Швецией, и стало ясно, что польское нашествие обречено на провал, Пруссия инициировала Второй Раздел Речи Посполитой. России достаточно было бы просто не мешать оставшимся на свободе костюшковцам (а возможно - и тайно помогать оружием и боеприпасами). Но правительство Екатерины предпочло не прислушаться к Суворову и согласиться на окончательный раздел Польши - что способствовало пробуждению польского национализма, который и выявился в столь страшных формах в лихую для России годину наполеоновского нашествия.
Примечательно, что Тадеуш Костюшко, находившийся в 1812 году во Франции, категорически отказался поддержать Наполеона в его нашествии на Россию. Польский генерал-революционер готов был выступить союзником Франции - под гарантию будущей независимости Польши в границах 1772 года (достаточно умеренное требование, надо сказать). Но Наполеона не интересовала независимая Польша, ему нужны были марионетки. И как знать, не сыграла ли в проявленном Костюшкой трезвомыслии свою роль память о великодушии Суворова?
________________________________________
Примечания
[1] См.: http://mikhael-mark.livejournal.com/164532.html
[2] В некоторых местах этого описания данный автор начинает сам себе противоречить - что и позволяет вывести его на чистую воду.
[3] "Похождения, или история жизни Ивана Мигрина, черноморского казака". Цит. по: Лопатин В.С. Суворов. - М.: Молодая Гвардия, 2012. - с. 287.
[4] Лопатин В.С. Суворов. - М.: Молодая Гвардия, 2012. - с. 286 - 287.
[5] Цит. по: Лопатин В.С. Указ. соч.
[6] Имеется в виду "Варшавская заутреня" - вероломное нападение на русских солдат и членов их семей на Пасхальной седмице. Поистине, в польском восстании, как и во всей абсолютно иррациональной ненависти Запада к России проглядывает нечто сатанинское.
[7] Лопатин В.С. Указ. соч. - с. 298.
[8] См.: http://mikhael-mark.livejournal.com/33377.html
Journal information