Во всяком случае, примеры совершенно фантасмагорической пропагандистской лжи можно встретить уже в истории Семилетней войны, сотрясавшей Европу в годы правления императрицы Елизаветы I.
Семилетняя война. Русская армия на походе. Рис. Олега Пархаева
Так, в сражении при Кунерсдорфе (1759 год) русская армия под командованием П. Салтыкова наголову разбила прусские войска, которыми командовал лично король Фридрих Великий. Из 48 тыс. человек, которых Фридрих привёл под Кунерсдорф, после сражения он едва сумел собрать 3 тысячи. Раненым прусским солдатам на поле боя русскими врачами была оказана медицинская помощь - на тех же самых условиях, что и раненым своей армии. Это, однако, не помешало Фридриху раструбить на всю Европу о неслыханных зверствах русских, якобы, умертвивших его раненых солдат после неимоверных истязаний. За крики убиваемых Фридрих, очевидно, выдал (или принял - у страха глаза велики) стоны оперируемых: наркоз в XVIII-м веке не применялся...
Примечательно, что после удачно проведённой операции один из прусских гренадер, уже перевязанный и уложенный на носилки, неожиданно разрыдался. Когда его спросили, о чём он плачет, солдат ответил: "Вот вы меня лечите... А мы ваших раненых под Цорндорфом живьём в землю закопали по приказу короля".
Кунерсдорфская битва
Описанный случай - не единственный, когда "просвещённый" берлинский деспот распространял заведомую клевету, стремясь выставить русских людей дикими азиатами, вторгшимися в Европу лишь для того, чтобы окончательно сокрушить её культуру и вернуть в первобытный хаос. Впрочем, прежде, чем обо всём этом говорить, стоит в нескольких словах охарактеризовать историческую обстановку. В 50-е годы XVIII века Россия уже не была тем захолустным и мало знакомым европейцам государством, которое Лейбниц, ничтоже сумняся, предлагал в своё время колонизировать Карлу XII, превратив в шведскую провинцию. Слава побед Петра I, одержанных в ходе Великой Северной войны, наглядно продемонстрировала миру, что на востоке зародилась - не больше, не меньше - новая сверхдержава, с которой волей-неволей придётся считаться. И отнюдь не случайно в 1716 году, 2 года спустя после Гангута, Пётр уже командовал четырьмя соединёнными европейскими флотами (русским, датским, голландским и английским), а ещё несколько лет спустя англичане оказались вынуждены вступить в союз со шведами - так их напугало усиление России. Правда, английская помощь не спасла Швецию ни от гренгамского позора, ни от русских десантов на своём побережье, а сам адмирал Норрис так и не решился померяться силами с Петром Великим и его флотоводцами.
Походы графа Миниха в 30-е годы XVIII века и Вторая Северная война, в ходе которой шведам так и не удалось взять реванш за Ништадтский мир, ещё больше укрепили авторитет России и её армии. Но до признания европейскими державами равного статуса России было ещё очень далеко. Для этого признания потребовались Наполеоновские войны, падение всех без исключения тронов Европы, общеевропейское вторжение в Россию, обернувшееся позорным поражением, и последующее освобождение захваченных Наполеоном государств силами русского оружия. Тогда же, в середине "галантного века", державы искали союза с Россией - но лишь для того, чтобы использовать её в своих интересах. Да и сама Россия ещё не успела толком осознать, какую мощь она набрала под могучей рукой "державного плотника". Новая национальная идея у нас только ещё начинала выкристаллизовываться в борьбе между всевозможными группировками внутри российской знати.
Императрица Анна Ивановна. Её правление стало символом иноземного и иноверного
засилья, символом национального унижения России. И хотя репрессии Анны по своим
масштабам несопоставимы, к примеру, с петровскими, но именно её народ наградил
прозвищем "Кровавая".
Царствование Анны Ивановны было эпохой безоглядного западничества, когда обосновавшиеся у подножия трона иностранные проходимцы, по меткому выражению В.С. Пикуля, "торговали национальными интересами России оптом и в розницу". Сменивший её на престоле Иван Антонович процарствовал чуть больше года - и был решительно смещён "почвеннической" партией с царевной Елизаветой во главе. Став императрицей, Елизавета Петровна и впрямь дала небольшой "задний ход" против реформ своего отца. Позиции Православной Церкви при ней существенно укрепились (хотя на восстановление Патриаршества она всё же не пошла - не столь решительный у неё был характер), чиновники и генералы с русскими фамилиями почувствовали себя увереннее, избавленные от необходимости заискивать перед пришлыми выскочками, пригретыми в два предыдущих царствования. Однако в целом Елизавета провозгласила верность политическому курсу отца.
Портрет русской императрицы Елизаветы I
В этих условиях выставить Россию, с одной стороны, варварской азиатской державой, не имеющей ни малейшего представления о нормах человеческого общежития, а с другой - агрессором, стремящимся подчинить себе все свободные и просвещённые народы Европы, было безукоризненным пропагандистским ходом. Фридрих Великий был человеком неглупым, и таким ходом он не преминул воспользоваться. Так, после Цорндорфа (русские войска перед этим неудачным для нас сражением глубоко вторглись на территорию Пруссии) Фридрих принялся распускать по своим владениям слухи, будто русские войска по всему пути следования подвергали мирных жительниц поголовному изнасилованию (знакомый мотив, правда?). А чтобы эта пропаганда выглядела убедительнее, возил с собой некую даму, которая не уставала рассказывать благодарным слушателям (а желающих послушать антирусские байки в Европе всегда было, хоть отбавляй), что она - жена пастора, и что муж её покончил с собой после того, как подвергся групповому изнасилованию (!!!) со стороны "северных варваров". "Если бы эти дикари насиловали только женщин!" - восклицала эта придворная шавка Фридриха под возмущённый ропот перепуганных сограждан.
Король Пруссии Фридрих II Великий
Думаю, никто, хотя бы отдалённо знакомый с Православием, в подобный бред сегодня не поверит. Но Европа середины XVIII века хотела верить - и жадно ловила самые неправдоподобные слухи о "русских зверствах"... пока эти слухи не разбивались о действительность. История донесла до нас воспоминания пастора Христиана Теге из города Мариенвердера. Когда в его родной город вступили русские войска, пастор, наслушавшийся россказней подставной попадьи, ожидал самого худшего, однако, всё было мирно.
"Несколько тысяч казаков и калмыков, - пишет он, - с длинными бородами, суровым взглядом, невиданным вооружением проходили по улице. Вид их был страшен и вместе величествен. Они тихо и в порядке прошли город (выделено мной - М.М.) и разместились по деревням... Ко всему можно привыкнуть, и нам не так страшны казались уже другие войска, проходившие Мариенвердер. Да они и не подавали нам повода жаловаться, потому что порядок у них был образцовый" (выделено мной - М.М.).
Спустя примерно неделю, как повествует далее пастор, к нему явился русский офицер и сообщил, что главнокомандующий желает его видеть. Бедняга немец, искренне веривший в бредни своего короля, вообразил было, что его сейчас как минимум расстреляют. Каково же было его изумление, когда "страшный" русский главнокомандующий (оказавшийся англичанином на русской службе В.В. Фермором) предложил ему всего лишь... место пастора при своей армии. В Русской Императорской Армии того времени находились православные священники, а протестантских пасторов не было. Между тем, сам главнокомандующий оставался убеждённым протестантом, да и среди офицеров имелось немало его единоверцев. Устав от невозможности соблюдать нормы своей религии, Фермор просто решил завербовать к себе на службу первого же попавшегося пастора.
Генерал Виллим (Уильям) Фермор, англичанин на русской службе,
главнокомандующий русской армией в 1758 году.
Христиан Теге подробно описывает радушие, с которым его приняли в русской армии, человеческое, по-настоящему доброе отношение к нему со стороны рядовых русских солдат и казаков, чуждых ему по вере, но совсем не враждебных, как обнаружилось, в жизни. Много внимание уделено в этих воспоминаниях личности генерала Фермора, которого пастор аттестует как набожного христианина. Рассказывает он и о трогательной дружбе, установившейся между ним и православным протоиереем, также служившим при армии. Протоиерей, владевший немецким, охотно делился с пастором всем, что знал о русских, а в конце концов даже предложил господину Теге руку своей дочери.
В итоге Христиан Теге сделался в своих бесхитростных мемуарах последовательным и убеждённым апологетом русской армии. Пропагандистская ложь разбилась о правду жизни. А выводы из всего изложенного пусть каждый делает сам. История - учитель жизни.
При написании статьи мною использована книга: Семилетняя война. - М.: Вече, 1999.
Journal information