«Человека определяют не свойства характера, а только сделанный им выбор»

Любители обвинять «Гарри Поттера» в пропаганде оккультизма не замечают того, что книги Роулинг и снятые на их основе фильмы дают куда больше поводов как раз для антиоккультной проповеди. Одной из таких идей, решительно противопоставляющих фантастический мир Роулинг идеологии «нью-эйдж» и роднящих его с миром христианской культуры, является принцип свободной воли человека, последовательно утверждаемый положительными персонажами эпопеи. Этот принцип наиболее чётко, пожалуй, сформулировал Дамблдор в финале второй части: «Именно наш выбор, Гарри, определяет, что мы есть на самом деле, куда в большей степени, чем наши способности»[1]. В шестой части этот же принцип утверждается через противопоставление Гарри и Волан-де-Морта, картины детства которого Дамблдор открывает перед глазами главного героя. 

                   Как верно подметил калужский православный журналист игумен Игнатий (Душеин), Гарри и Волан-де-Морт очень похожи. Оба волшебники-полукровки, оба рано остались сиротами, оба выросли без родительской любви среди «маглов» (людей-неволшебников). Но если Гарри, по наблюдению того же отца Игнатия, это не озлобило, то иначе дело обстоит с Волан-де-Мортом. Личные несчастья, как это частенько бывает и в реальности, способствовали выработке у него комплекса непризнанного гения со всеми вытекающими отсюда последствиями. «Я знал, что я не такой, как все», – произносит маленький Том (будущий лорд Волан-де-Морт), «склонив голову, как будто в молитве». – «Я знал, что я особенный!» Как следствие такого самосознания – рано проявившиеся криминальные наклонности в отношении тех, кого он считает ниже себя: он без зазрения совести ворует вещи у своих однокашников, запугивает их, он открыто хвастается тем, что «может сделать человеку больно». Итог мы знаем: в четвёртом томе Волан-де-Морт противопоставил себя вообще всему человечеству: «Я гораздо, гораздо выше, чем человек».

Истоки «оккультного расизма» Волан-де-Морта кроются очень глубоко, я бы даже сказал – по-фрейдистски глубоко: в тайне его рождения. Его отец-магл, по существу, предал его и никогда не интересовался судьбою сына. С точки зрения современной психологии – это серьёзное оправдание. Но разве меньше оснований для «оккультного расизма» было у Гарри Поттера, подвергавшегося систематическим издевательствам со стороны кузена-магла и его дружков? Между тем, уже двенадцатилетний Гарри во втором томе (в книге) декларирует: «Мне всё равно, магл ты или волшебник. Лично я против маглов ничего не имею». И ничто так не коробит его, как презрительные выражения «грязнокровка» и «осквернитель рода», отпускаемые некоторыми волшебниками. Так через противопоставление Гарри и Волан-де-Морта Роулинг проводит мысль о неизбежной спутнице человеческой свободы – абсолютной ответственности человека. Гарри оказывается способен перешагнуть через собственные обиды и комплексы, если этого требует благо ближнего. И в этом, пожалуй, кроется один из источников той самой «силы» Гарри Поттера, которой, согласно пророчеству, «не будет знать» Волан-де-Морт: в отличие от «тёмного лорда», Гарри – господин самому себе и своим желаниям. 

                    

Впрочем, на этом пророчестве стоит остановиться отдельно. Подлинным апофеозом проповеди человеческой свободы (причём именно в христианском смысле) становится в «Гарри Поттере» следующий эпизод. Гарри и Дамблдор обсуждают давнее пророчество, касающееся предстоящего поединка Гарри с Волан-де-Мортом. И Гарри неожиданно слышит: «… сказанное в пророчестве лишь потому исполнено значения, что им его наделил Волан-де-Морт. Волан-де-Морт выбрал тебя, потому что ты представляешь для него наибольшую опасность, а сделав это, сам же тебя в такого человека и превратил… Если бы Волан-де-Морт ничего о пророчестве не узнал, могло бы оно сбыться? Значило бы хоть что-нибудь? Конечно же нет! … Волан-де-Морт сам создал худшего своего врага, как делают и все остальные тираны.» На возражения же Гарри: «Разве всё это не сводится к одному и тому же? Я должен попытаться его убить, иначе…» – Дамблдор отвечает: «Разумеется, должен. Но не потому, что так говорится в пророчестве. А потому, что ты сам не будешь ведать покоя, пока не предпримешь такую попытку! Вообрази, прошу тебя, только на миг вообрази, что ты никогда о пророчестве не слышал. Какие чувства ты питал бы сейчас к Волан-де-Морту?» И Гарри делает правильные выводы. Он начинает понемногу понимать «разницу между тем, что тебя выволакивают на арену, где ты должен лицом к лицу сразиться со смертью, и тем, что ты сам, с высоко поднятой головой, выходишь на эту арену. Кое-кто сказал бы, что выбор тут невелик, но Дамблдор знал, а теперь, – думал Гарри…, – знаю и я: в этой разнице вся суть и состоит».

В наш век повального увлечения всевозможными сомнительными пророчествами, ясновидением и астрологическими «прогнозами», когда эта нездоровая мода проникла даже внутрь церковной ограды (в лице псевдоправославных поделок типа «Господь открывает избранным своим»), когда даже Серафима Саровского и Иоанна Кронштадтского пытаются поставить на одну доску с оккультными визионерами типа Ванги и Нострадамуса, эти отрезвляющие размышления Дамблдора и Гарри не должны пройти мимо детей. Не «космические энергии», не расположение светил, не бесовские игрища, не колдуны и «жидомасоны», «ни ина тварь кая» определяют поступки человека и его будущее, а только свободное произволение человека, склоняющееся либо на сторону добра (то есть, в конечном счёте, Бога), либо на противоположную сторону. По мысли Ф.М. Достоевского, «дьявол с Богом борется, и поле битвы – сердца человеческие», человек же волен занять в этой схватке ту или другую сторону, что и определяет его духовную участь. И если Сам Господь не насилует воли человека («Се, стою и стучу»), то тем более нет такой власти у «стихий мира сего», у «космических энергий», колдунов и демонов. Посему – «глядите, како опасно ходите».

Итак, из 6-го «Гарри Поттера» напрашивается следующий вывод: только сам человек ответственен за свои поступки, никакие внешние обстоятельства не могут служить оправданием греха. И с собственной «обидой на жизнь» надо уметь бороться.