Крах самодержца пустыни

Роман Унгерн в форме Азиатской Конной дивизии

Был ли Роман Фёдорович панмонголистом, рассматривал ли он возможность заменить рухнувшую белую (Российскую) империю новой, жёлтой? Вопрос более, чем непростой. Для Унгерна, смотревшего на борьбу против большевиков как на борьбу мировоззрений, более того - на борьбу религий, одна из которых, отвратившись от Бога, встала на путь сознательного служения злу, не только вопросы государственного устройства послевоенной России (их-то он как раз предрешал, и предрешал категорически - только монархия и только во главе с законным царём Михаилом Александровичем, которого Николай II официально назначил своим преемником - в гибель Михаила от рук большевиков Унгерн не верил), но и вопросы о государственных границах отходили на второй план. Всё затмевала цель победить большевиков, точнее даже нет - не победить большевиков, а спасти от этой религии зла человеческую цивилизацию. Остальными вопросами можно было обеспокоиться после. К тому же мы помним, что Унгерн любил мистифицировать своих собеседников, сочиняя о себе разные небылицы. Так что каковы были долгосрочные планы Унгерна в отношении Монголии и какое место в этих планах занимала Россия, действительно ли он, во имя возрождения дорогого его сердцу Средневековья, готов был передать под власть Монгольской империи большую часть русской Сибири и Дальнего Востока, мы наверняка утверждать не можем. Вряд ли он вообще считал себя вправе задаваться такими вопросами всерьёз. Зато определённо можно утверждать, что освобождать Россию от большевиков Унгерн собирался. А раз так - необходимо было заручиться надёжным тылом в той же Монголии, куда его забросила неумолимая логика военного противостояния. Но Монголии как государства той осенью 1920 года не было - значит, её следовало создать!

Впрочем, поначалу Унгерн предпринял попытку выйти на территорию России по кратчайшему пути. Этот кратчайший путь представлял из себя почтовый тракт Хайлар - Урга - Кяхта, откуда унгерновцам открывалась дорога на Троицкосавск, а затем - на Верхнеудинск, столицу красной ДВР, и к кругобайкальским туннелям. Коммуникации большевицких войск, наступавших на Читу [1], оказывались таким образом перерезаны, а столица дальневосточных большевиков - под ударом, что, несомненно, ослабило бы натиск на Читу. Примечательно, что Унгерн, по свидетельству Кручинина, вёз с собой втрое больше винтовок, чем требовалось его отряду, но даже не попытался набрать добровольцев из монгол. Винтовки были нужны для жителей забайкальских казачьих станиц. Однако на пути барона оказалась занятая китайцами Урга, бывшая столица Монголии, пропустить через которую белые войска китайцы категорически отказались. На этот факт А.В. Жуков обращает особое внимание: если бы Унгерн ушёл в Монголию ради своих панмонголистских прожектов, он должен был бы атаковать Ургу сразу же, пока китайцы не успели подготовиться к обороне. Но Унгерн вместо этого заводит переговоры с китайцами о пропуске его отряда - он торопится в Россию. Китайцы отказываются его пропускать. Так Унгерн логикой проводимой им военной операции оказался вынужден бороться за восстановление независимости Монголии.

Китайский гарнизон Урги составляло более 11 тысяч человек. У Унгерна под ружьём находилось чуть более тысячи. Штурмовать город с такими силами было подобно самоубийству - но другого пути у Унгерна не оставалось. Первая атака на монгольскую столицу, предпринятая унгерновцами 26 октября, предсказуемо провалилась. Отчасти вина за это лежит на самом Унгерне - он самолично отправился на разведку и заблудился, в результате чего его войска действовали неорганизованно, не имея ни общего командования, ни общего плана, ни связи друг с другом. Конечно, мужества им было не занимать, но при десятикратном превосходстве противника, к тому же сидящего за крепостными стенами, мужество вряд ли что-то могло решить. Опасаясь, что китайцы могут выйти из города, чтобы довершить разгром белогвардейцев, Унгерн отвёл свои потрёпанные войска от Урги на 15 километров.

Китайцы меж тем спешно укрепляли город. А заодно - обрушили репрессии на находившихся в Урге русских поселенцев. Практически вся русская диаспора монгольской столицы [2] оказалась за решёткой.

Второй штурм Урги Унгерн предпринял 2 ноября. Поначалу его войскам сопутствовал успех, но резервов, необходимых для его развития, у Унгерна не оказалось, к тому же в разгар боя закончились патроны. Белые потеряли 100 человек убитыми и не менее 200-т - ранеными и обморожеными (тёплой одежды у унгерновцев не было, что лишний раз доказывает: первоначально долгого пребывания в Монголии Роман Фёдорович не предполагал). В ходе двух неудачных штурмов Урги унгерновцы потеряли два орудия - треть всей своей артиллерии. Главное же - прорыв в Россию откладывался на неопределённый срок.

От вины Унгерна за это поражение трудно отделаться. Роман Фёдорович полез в бой, не разведав, как следует, ни сил неприятеля, ни их расположения, упустил момент, наиболее удачный для штурма (атаковав Ургу с ходу, он мог бы рассчитывать на успех, поскольку китайцы ещё не подготовились к обороне, а ему нужно было всего лишь прорваться через город, а не закрепиться в нём), зачем-то лезет в разведку лично, чем оставляет войска без руководства. К чести Унгерна можно сказать только одно: после этого оглушительного поражения он руки не опустил.

Унгерн встал лагерем у реки Барун-Тэрэлдж, примерно в 30 километрах от Урги. И здесь перед ними встал во всей своей серьёзности вопрос о зимовке. Необходимо было где-то раздобыть тёплую одежду (её в конце концов пришлось шить первобытным способом, из шкур), необходимо было накормить войска. Забайкальские кони оказались не приспособлены к особенностям фуражного довольствия в Монголии - их нужно было заменить на монгольских коней. Люди жили в палатках и лёгких юртах на пронизывающем монгольском ветру. Питались почти исключительно мясом - другую пищу достать в Монголии было решительно невозможно. Чтобы прокормить свои войска, Унгерну даже пришлось высылать заставы на тракт - перехватывать караваны с продовольствием. За реквизированное продовольствие, впрочем, расплачивались звонкой монетой: даже в таких отчаянных обстоятельствах Унгерн всё же оставался человеком чести. Самое же главное - поражение подорвало дух унгерновцев, из дивизии началось дезертирство. Восстанавливать дисциплину пришлось самыми драконовскими мерами, от палок до смертной казни. Но Унгерну удалось сохранить отряд. Тем временем из России пришли тревожные вести. Чита пала. Унгерн окончательно оказывался один на чужой территории. Впервые за всю свою военную жизнь он оказывался самостоятельным командиром относительно крупной войсковой единицы.

Именно в этот период Унгерн окончательно принимает решение повременить с походом в Россию (где его уже никто не ждёт), а подготовить себе базу в Монголии. Для этого же необходимо было отбить у китайцев Ургу. Причём теперь уже не просто прорваться через город, а прочно занять его и укрепиться там. Именно после надёжных известий о падении белой Читы Унгерн начинает искать контактов с монгольскими князьями и возвращается к практике набора монгольских добровольцев в дивизию. Монголы шли охотно, по старинке видя в русских силу, способную восстановить их независимость. А Унгерн поддерживал в них это настроение - для победы над китайцами ему были нужны люди. Ищет барон также контактов и с буддистским духовенством, позиция которого для монголов всегда значила очень многое. 2 февраля 1921 года его люди дерзким налётом освобождают из китайского плена Богдо-Гэгэн-ламу - главу этого самого духовенства, которого Унгерн провозглашает правителем независимой Монголии. А 4 февраля 1921 года новый штурм монгольской столицы унгерновскими войсками увенчался успехом. Монгольская государственность была восстановлена [3]. Теперь можно было не спеша готовиться к новому походу против большевиков.

Первой задачей, которая перед ним встала, было увеличение численности дивизии. В свой монгольский поход Унгерн выступил с "дивизией", не превышавшей по численности полка мирного времени, в ходе боёв за Ургу его войска закономерно понесли потери. Впрочем, недостатка в кадрах у Унгерна теперь не было. Богдо-Гэгэн, в благодарность за своё освобождение, пожаловал Унгерна титулом хана, оказывая ему всяческое содействие. Среди русской диаспоры авторитет Унгерна также был поднят на небывалую прежде высоту: ведь его бойцы освободили из китайских тюрем всех арестованных в Урге русских. Некоторые из них были доведены до столь отчаянного состояния, что еле-еле могли передвигаться: китайцы держали их впроголодь. Объявив мобилизацию всего боеспособного русского населения [4], Унгерн очень быстро довёл численность своей дивизии до 5720 человек при 14 орудиях и 35 пулемётах (часть артиллерии исправной удалось захватить у китайцев). С этими силами можно было начинать самостоятельные операции.

Тем более, что из России шли обнадёживающие вести. Беженцы, пробиравшиеся с севера, сообщали, что по всей Сибири полыхают крестьянские восстания, что казачество, затерроризированное пришлыми большевиками, вновь готово взяться за оружие. Эти сведения воспринимались Унгерном некритично. Между тем, беженцы в силу особенностей человеческой психологии склонны были преувеличивать перенесённые ими на Родине страдания и готовы были хвататься за соломинку в надежде на скорое победоносное возвращение. Этого простодушный Унгерн не учитывал.

Кадровая политика, установленная бароном в подчинённых ему частях, проистекала из его убеждений. Он гораздо охотнее ставил на командные должности своих людей, с которыми когда-то начинал белую борьбу, пусть даже и выслужившихся из унтеров, чем представителей старого офицерства: безропотность, с которой армия приняла февральский переворот, казалась Унгерну подозрительной и достойной презрения. Особенно не доверял он офицерам, получавшим чины и ордена от временного правительства - их он считал либералами, готовыми предать в любую минуту. Суровые наказания за малейшую провинность, включая пресловутую "палочную дисциплину", в дивизии Унгерна после взятия Урги отнюдь не прекратились, причём особенно часто подвергались  таким наказаниям именно офицеры и представители образованных сословий. То, что было суровой необходимостью осенью 1920 года, после катастрофы под Ургой, теперь превращалось в повод продемонстрировать своё отношение к тем сословиям, которые Унгерн считал коллективно виновными в перевороте. Приняв Февраль, русское офицерство, по мнению Унгерна, лишалось всякого права на какое-либо уважение и на какие-либо разговоры о чести. О причинах, побудивших армию подчиниться перевороту, он не хотел и слышать. Увы, популярности монархической идее такое его поведение не прибавляло. А лояльность офицеров к нему, как к командиру снижало очень сильно.

Духовный облик унгерновской дивизии, увы, соответствовал духовному облику самого барона. Соединив под своим командованием разнородные в этническом и религиозном отношении части, Унгерн, с одной стороны, официально не препятствовал никому из подчинённых ему чинов следовать нормам своей религии, с другой - практиковал т.н. "совместные молитвы", во время которых все чины его дивизии, каждый - на своём языке и в соответствии с нормами своего вероисповедания, воссылал молитвы своему божеству. Одновременно. Насколько можно было в таких условиях остаться христианином (напомню: Православная Церковь возбраняет совместно молиться даже с христианами-еретиками, не то, что с язычниками-буддистами!), предоставляю судить своим читателям. О том, что Унгерн полагал, будто всякая религия от Бога, думаю, вы ещё не забыли.

Унгерн в образе "грозного Махакалы" на фоне буддистских культовых сооружений.

План Унгерна на летнюю кампанию 1921 года состоял в том, чтобы, объединив в своём лице руководство всеми антибольшевицкими отрядами, продолжавшими борьбу на территории России, развернуть организованное наступление, овладеть Троицкосавском и казачьими станицами в Забайкалье (где, как рассчитывал барон, к его дивизии присоединиться столько добровольцев, что дивизию удастся развернуть в полноценную армию), а дальше двигаться на соединение с восставшими сибирскими крестьянами, на ходу поднимая всё новые и новые антибольшевицкие восстания. Убеждённый монархист, Унгерн полагал инстинктивными монархистами и большинство русских людей, в особенности - крестьян, получавших самое простое и патриархальное воспитание. Поэтому в своём приказе он объявил, что двигается на Россию для восстановления монархии и что единственным законным правителем страны он считает великого князя Михаила Александровича [5]. На знамёнах Азиатской дивизии был торжественно начертан императорский вензель "царя Михаила II".

21 мая 1921 года Унгерн издал свой знаменитый "Приказ № 15", о котором по сю пору спорят историки и публицисты. Этот приказ подробно ставил задачи каждому из белопартизанских отрядов, указывал направления для движения, оговаривал пути снабжения и давал рекомендации по вопросу о мобилизации. В пунке 9 этого приказа значилась весьма симптоматичная формулировка: "Комиссаров, коммунистов и евреев уничтожать вместе с их семьями. Всё их имущество конфисковывать" (жирный шрифт мой - М.М.). Жуткая формулировка, и никакие ссылки на то, что большевики на тот момент уже три года руководствовались подобным же подходом к своим идейным противникам, этого факта не меняют. По существу, тут Унгерн нарушает даже нравственные нормы, принятые в столь любимом им Средневековье: рыцарь не должен был вести войну с теми, кто не способен сам себя защищать. Особенно следует подчеркнуть, что, помимо коммунистов, которых Унгерн закономерно воспринимал как абсолютное зло, уничтожению, причём поголовному уничтожению, не взирая ни на пол, ни на возраст, подлежали также евреи - просто по национальному признаку, при том, что среди еврейского населения хватало людей, настроенных антибольшевицки [6]. Генерала М.К. Дитерихса - такого же твёрдого монархиста, как и Унгерн - перспектива тотальной резни еврейского населения пугала и возмущала. Унгерн же именно этой тотальной резни от своих подчинённых и требовал [7].

23 мая 1921 года унгерновская дивизия двинулась на север. Однако уже 4 июня барона ждала первая неудача. В станице Кударинской, которая, по словам беженцев, была готова дать Унгерну целый полк казаков-добровольцев, он застал станичный сход, постановивший добровольно в унгерновскую дивизию не записываться, а просить генерала об объявлении всеобщей мобилизации. В этом случае казаки заверяли Романа Фёдоровича, что исполнят любой его приказ и охотно встанут в ряды Азиатской дивизии. Причина таких настроений была тривиальна: советская власть широко практиковала захваты и расстрелы заложников, и семьи казаков-добровольцев рисковали стать жертвами красного террора. В успех же Белого Движения казачья масса, видевшая поражение Колчака, а потом и Семёнова, уже верила слабо. Такая позиция станичного схода потрясла Унгерна до глубины души. От мобилизации он отказался, считая людей с подобными настроениями ненадёжными. "Барон Унгерн, - писал один из его боевых соратников, - искренне считал, что если он с жертвенным жестом протягивает руку братской помощи казачьему населению, жаждущему освобождения от советской власти, то никто не имеет права отказаться от принятия этой жертвы".

Тем не менее, наступление продолжалось. 5 июня унгерновская дивизия обошла Троицкосавск и отрезала его от основных сил красных и баз снабжения. На следующий день, 6 июня, начался штурм. Красные считали положение в городе катастрофическим, их бойцы отказывались идти в бой и митинговали, требуя немедленной сдачи. Однако Унгерн не использовал благоприятного момента, чтобы довершить разгром деморализованного врага. А ночью в блокированный город сумели прорваться свежие силы красных - один из полков 35-й стрелковой дивизии. В результате штурм, возобновившийся с рассветом 7 июня, захлебнулся, и унгерновцы покатились назад. Сам Роман Фёдорович, пытаясь остановить отступление, получил пулевое ранение в нижнюю часть позвоночника, что причиняло ему сильные неудобства - три дня он был вынужден садиться в седло и слезать с коня при помощи вестового, а езда верхом причиняла ему нестерпимую боль. В ходе безуспешного штурма Троицкосавска белые потеряли 6 орудий, несколько пулемётов, около 100 человек попали в большевицкий плен.

Отступив от Троицкосавска, Унгерн разбил лагерь на берегу Селенги, чтобы дать войскам отдых и обдумать планы дальнейших действий. Логика подсказывала отойти в западную Монголию, там собрать к себе все разрозненные белопартизанские отряды, а затем возобновить наступательные действия. Ему как воздух была необходима военная победа над красными, хоть самая незначительная - ибо только очевидный успех мог бы толкнуть колеблющиеся и пассивные народные массы в его сторону.

В целом же приходится признать, что Унгерн выбрал неудачное время для своего похода. Главный очаг Белой Борьбы - на Юге России - большевики успешно ликвидировали ещё в ноябре 1920 года, Врангелевский Крым пал, Сибирское восстание, на поддержку которого Унгерн и двинул свои полки, к лету 1921 года также было подавлено. Против его немногочисленного и слабо понимающего регулярный строй воинства красные могли при желании бросить все свои наличные силы.

Видимо, смекнув, на чьей стороне сила, Унгерну изменил один из его монгольских союзников - Максаржав, военный министр в правительстве Богдо-Гэгэна. Переметнувшись к красным, Максаржав со своими боевиками устроил резню русского населения в Улясутае, а затем нанёс удар по отрядам белых есаулов Ванданова и Безродного. Оба этих отряда были разгромлены. Красные же, осознав, кто таков Унгерн и чьим плацдармом сделалась Монголия, двинули туда крупные силы, параллельно активизировав там свою агентуру и перевербовав на сторону Советов некоторых крупных монгольских национальных деятелей. Примечательно, что Унгерн имел прекрасную возможность от Селенги ударить во фланг красным, наступавшим на Ургу - его конная дивизия заведомо наступала быстрее, чем части красноармейцев, в большинстве своём состоявшие из пехоты. Однако Унгерн, возмущённый предательством Максаржава, похоже, потерял к Монголии всякий, даже чисто прагматический интерес.

Максаржав

От Селенги Унгерн двинулся в поход по казачьим станицам 1-го отдела Забайкальского казачьего войска. За несколько дней его дивизия прошла более 200 верст, но ни в одной станице Унгерн не встретил широкой народной поддержки. Становилось ясно, что казачество в 1921 году не восстанет. Жители встречали Унгерна радушно, но вели себя осторожно, опасаясь большевицких репрессий.

В ночь на 29 июля 1921 года Унгерн одержал свою долгожданную военную победу. В деревне Ново-Дмитриевке унгерновцы окружили 109-ю дружину особого назначения красных и на рассвете атаковали её. Фактор внезапности сделал своё дело - большинство красных положили оружие без сопротивления, коммунисты, пытавшиеся бежать с поля боя, были перерублены. Вскоре Унгерну донесли, что к Ново-Дмитриевке подходит красный отряд в 100 человек при 8 орудиях. Этот отряд был атакован и успешно разгромлен, в ходе боя блестяще показала себя унгерновская артиллерия. Взятые в плен красноармейцы перешли на сторону белых. 31 июля последовал новый успех - в районе дацана Гусиноозёрского Унгерн разбил части Красной Армии, посланные против него из-под Тобольска, где они принимали участие в подавлении крестьянского восстания. 100 человек большевики потеряли убитыми, 400 - пленными. Однако эти победы были уже лебединой песней Азиатской дивизии. Народ воевать категорически не хотел. Наступление Семёнова, на которое так рассчитывал Унгерн, так и не началось, Григорию Михайловичу, несмотря на все усилия, не удалось организовать нового похода. По существу против красных боролась одна лишь поредевшая Азиатская дивизия, что при всех тактических успехах оборачивалось стратегической бессмыслицей. В этих условиях Унгерн принял решение отвести свои войска в Туву, где перезимовать и по весне снова начать боевые действия.

Однако в дивизии к этому времени произошёл моральный надлом. Участились случаи дезертирства. В Монголии к власти пришло просоветское правительство, Богдо-Гэгэн покорно признал его - унгерновцы лишились тыла. Сказывалось и недовольство офицеров методами руководства Унгерна. В итоге против барона составился заговор, имевший целью убить его и преданного ему генерала Резухина, после чего уходить в Маньчжурию и там распылиться. Гражданскую войну заговорщики почитали оконченной. Позднее исследователи утверждали, что тут не обошлось без красной агентуры - слишком уж неразборчиво Унгерн ставил в ряды своей дивизии беженцев из "Совдепии" и пленных красноармейцев...

18 августа заговорщиками был убит генерал Резухин, самый верный из сподвижников Унгерна. В ночь на 19 августа заговорщики обстреляли палатку самого барона, кинули даже две гранаты для верности, однако Унгерн остался жив. Выскочив из палатки, Унгерн увидел, как его дивизия снимается со стоянки, попытался остановить её, начал отдавать приказания, но к этому времени все офицеры, остававшиеся ему верными, были убиты. Выскочивший навстречу Унгерну заговорщик-есаул Макеев несколько раз выстрелил в него из пистолета, но промахнулся. Унгерн, развернув свою лошадь, помчался прочь и более в своей Азиатской конной дивизии не появлялся. Дивизия же разрозненными группами потянулась в сторону Маньчжурии.

На рассвете 19 августа барон прискакал в расположение монгольского отряда Сундуй-гуна - единственного отряда, не тронувшегося с места при повальном бегстве дивизии.  Понимая, что монголы сражаться за освобождение России больше не собираются, Унгерн всё же надеялся, что они не откажутся сопроводить его в Тибет [8]. Однако монголы покорялись только силе, а она-то была уже не на стороне Унгерна. 21 августа 1921 года Сундуй-гун неожиданно подошёл к сидевшему верхом барону и попросил у него спички. Унгерн отпустил поводья и стал шарить в карманах, чем и воспользовался вероломный монгол, моментально стащивший Унгерна с седла. Подоспевшие бойцы Сундуй-гуна навалились на своего недавнего командира, которого ещё весной называли не иначе, как "богом войны" и связали по рукам и ногам. На следующий день отряд Сундуй-гуна наткнулся на разъезд красных и немедленно положил перед ними оружие. Барон оказался в руках большевиков.

Захват Унгерна большевиками.


Р.Ф. Унгерн под конвоем в зале суда. Новониколаевск, 15 сентября 1921 г.

На допросах Унгерн держался с достоинством. Он ловко отклонял все вопросы, связанные с состоянием его дивизии, с белогвардейскими отрядами, ещё сохранявшими организованность, с Семёновым и Бакичем, умело создав перед красными следователями фантастическую картину своих планов об уходе в Китай - каковых планов у него никогда не было. А.С. Кручинин полагает, что Унгерн намеренно заманивал большевиков в Китай и Тибет, отвлекая их внимание от западного и восточного направлений, где ещё оставались белогвардейские отряды. 15 сентября 1921 года в Новониколаевске после показательного "суда", исход которого был предрешён заранее, барон Унгерн был расстрелян.

Кем же был этот самый странный из белогвардейцев? Разумеется, он не был никаким "крестоносцем", а уж тем более - ревнителем Святого Православия, которого усиленно лепит из него Андрей Жуков. Воспитанный в протестантизме, Унгерн не знал и не понимал идеологии настоящих крестоносцев (о чём красноречиво свидетельствуют его откровенно эклектические религиозные взгляды). Безусловно, он ностальгировал по средневековой Европе, видя утилитарность и полную безнравственность возобладавших на современном ему Западе идей. Столь же безусловно он делал ставку на наиболее патриархальные и наиболее отсталые национальные и социальные слои общества, наивно полагая их наименее "испорченными"  - за что и поплатился. Но крайняя узость кругозора и духовная лень помешали ему увидеть как истинное состояние умов своей "целевой аудитории", так и несовместимость тех идей, которые он планировал поставить на службу своей средневековой утопии. В то же время Унгерн не был и национал-предателем, одержимым панмонголистскими проектами и готовым во имя этих проектов жертвовать целостностью России, как приписывают ему падкие до сенсаций журналисты. В действительности Унгерн, будучи принципиальным контрреволюционером и идейным монархистом, последовательно ставил свою, монархическую идею против враждебной идеи - революционной, не желая стеснять себя какими бы то ни было национально-географическими рамками. Борьба, которую он вёл, была в первую очередь борьбой духовной, а потому и не допускала никакого "мирного сосуществования" противоположных идей, пусть даже и разнесённых географически. Казалось бы, величие такого понимания Белой Борьбы должно поражать своей глубиной - но в действительности оно запросто могло бы сделать Унгерна, при узости его кругозора, при его простодушии на грани наивности и идеологической предвзятости, заложником враждебных России геополитических проектов. Слава Богу, что этого всё же не случилось.

Унгерн был храбрым воином, но никудышным стратегом и посредственным тактиком. А его идеологически мотивированная строгость, сплошь и рядом переходящая в натуральное изуверство, при всём его бескорыстии и личной неприхотливости отталкивала от него подчинённых. В трагических и донельзя запутанных условиях Русской Смуты у Унгерна не было шансов победить.

__________________________________
Примечания.
[1] Вот они, следы первоначального плана, согласованного с Семёновым!
[2] А русских там было достаточно - мы помним, как интенсивно Российская империя поддерживала строительство независимой Монголии, как заинтересована была в монгольской торговле.
[3] Точнее, провозгласить полную независимость Монголии барон не отважился, опасаясь, что Китай в этом случае может обратиться за помощью к советскому правительству, ограничился автономией и провозгласил правителем Монголии Богдо-Гэгэна.
[4] Мобилизация, впрочем, не была повальной. От обязательного призыва в унгерновскую дивизию освобождались многодетные отцы и те, чья семья находилась в советской России (а значит, могла подвергнуться репрессиям со стороны большевиков). Поляков также не призывали, поскольку Польша получила независимость.
[5] Напомню: Унгерн не верил в гибель великого князя от рук большевицких карателей.
[6] Стоит вспомнить, что знаменитый советский детский писатель Евгений Шварц был в годы Гражданской войны белогвардейцем. В белогвардейских пропагандистских органах работал Самуил Маршак. Вспомним также, что генерал-дроздовец А.В. Туркул в своих воспоминаниях пишет о героически погибшем подпоручике-еврее из Дроздовской дивизии, и что другой белогвардейский генерал - Б. Штейфон - также имел еврейские корни.
[7] Справедливости ради следует всё же сказать, что этот пункт приказа унгерновцами никогда и нигде на практике не выполнялся.
[8] Позднее намерение Унгерна удалиться в Тибет после измены его дивизии и краха его наступления было перетолковано ушлыми журналистами как его намерение увести туда всю дивизию, чтобы основать в Тибете новый, военный орден. Будто бы именно против этого безумного проекта Унгерна и восстали офицеры-заговорщики. Однако А.С. Кручинин убедительно опроверг эту версию.

_________________________________________
При написании цикла статей об Унгерне использованы:
1) Жуков А.В. Барон Унгерн - даурский крестоносец или буддист с мечом? - М.: Вече, 2013. Текст книги есть здесь.
2) Кручинин А.С. Генерал-лейтенант барон Р.Ф. Унгерн-Штернберг. В кн. "Белое Движение. Исторические портреты". Прочитать очерк можно здесь.
3) Мемуары атамана Г.М. Семёнова. Ознакомиться с ними можно здесь.