Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг в период Гражданской войны находился в подчинении у атамана Григория Михайловича Семёнова. Семёнов хорошо знал Унгерна ещё по Первой Мировой войне, а в Гражданскую барон сделался одним из самых преданных и энергичных его соратников, Вопреки распространённому мнению, Унгерн не поднимал против Семёнова бунт и не проявлял непослушания: то, что некоторыми современными исследователями трактуется как бунт Унгерна против атамана (и отсюда делается далеко идущий вывод о том, что Унгерна нельзя считать в полной мере деятелем Белого Движения) на самом деле было преднамеренной дезинформацией, разыгранной Семёновым, чтобы обмануть большевиков.
Семёнов хорошо знал и высоко ценил Унгерна. Ценил, несмотря на некоторые, так скажем, специфические особенности его характера. Что ж, тем интереснее свидетельство Григория Михайловича о том, каких взглядов придерживался "даурский барон". Семёнов рассказывает об этом на страницах своих мемуаров достаточно подробно, так что
слово ему.
"Он обладал острым умом, способным проникновенно углубляться в область философских суждений по вопросам религии, литературы и военных наук. В то же время он был большой мистик по натуре, верил в закон возмездия и был религиозен без ханжества. Это последнее в религии он ненавидел, как всякую ложь, с которой боролся всю свою жизнь.
Роман Федорович был искренне верующим человеком, хотя взгляды его на религию и на обязанности человека в отношении её были достаточно своеобразны.
Барон был твердо убежден, что Бог есть источник чистого разума, высших познаний и Начало всех начал. Не во вражде и спорах мы должны познавать Его, а в гармонии наших стремлений к Его светоносному источнику. Спор между людьми, как служителями религий, так и сторонниками того или иного культа, не имеет ни смысла, пи оправданий, ибо велика была бы дерзновенность тех, кто осмелился бы утверждать, что только ему открыто точное представление о Боге. Бог - вне доступности познаний и представлений о Нем человеческого разума.
Споры и столкновения последователей той или иной религии между собой неизбежно должны порождать в массах, по мнению барона, сомнения в самой сути существования Бога. Божественное начало во Вселенной одно, по различность представлении о Нем породила и различные религиозные учения. Руководители этих учений во имя утверждения веры в Бога должны создавать умиротворяющее начало в сердцах верующих в Бога людей па основе этически корректных отношений и взаимного уважения религий.
Вероотступничество особенно порицалось покойным Романом Федоровичем, но не потому, однако, что с переходом в другую религию человек отрекается от истинного Бога, ибо каждая религия по своему разумению служит и прославляет истинного Бога. Понимание Божественной Сути разумом человеческим невозможно. "Бога нужно чувствовать сердцем", - всегда говорил он" (конец цитаты).
Что же можно заключить из этой пространной аттестации? В первую очередь то, что популярный исследователь истории Белого Движения Андрей Кручинин, увы, лукавит, утверждая, будто барон Унгерн "принял буддизм, но не отрёкся при этом от христианства" (бессмысленность самой этой фразы никого не настораживает?). Да, Унгерн не принимал буддизм в полном смысле этого слова (так что лукавит и А. Кураев, утверждая, будто "Унгерн был буддистом и никогда не был христианином") - буддизм слишком уж явно противоречил энергичной, деятельной натуре барона, в чём Кручинин совершенно прав. Но Унгерн, не шутя, был убеждён, будто все религии на свете проповедуют Одного и Того же Бога, только разными средствами, наилучшим образом подходящими под специфику того или иного народа, все же различия между религиями проистекают, якобы, только от человеческой гордыни, споры же между представителями разных религий, по мнению барона Унгерна, и вовсе "приводят к сомнению в бытии Божием". Такую точку зрения с христианских позиций иначе, как вероотступной, и не назовёшь: Апостол прямо наставляет нас: "Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Какая совместность Храма Божия с идолами?" (2 Кор., 6: 14 - 16). Благая весть о Распятом и Воскресшем Христе Спасителе в равной степени предназначена для всех народов (а значит, не может быть выражением какой-либо этнографической специфики), нехристианские же религии Библией не просто осуждаются, но прямо названы внушением сатанинским. Унгерн же, напротив, полагает христианское миссионерство вредным, так как "нарушают гармонию наших стремлений к светоносному источнику" - ведь каждый народ уже имеет достаточные для него представления о Боге, явленные ему в его традиционной религии. Позицию же христианских исповедников, настаивающих на исключительности религиозного опыта и учения Церкви, Унгерн и вовсе почитает "ханжеством", которое он, по свидетельству Семёнова, "ненавидел, как всякую ложь".
У Семёнова не хватает решимости открытым текстом назвать заблуждения своего боевого товарища - заблуждениями, однако он не в силах согласиться с умопостроениями Унгерна, политкорректно именуя их "своеобразными". Не будем слишком строги к Григорию Михайловичу - боевое братство очень крепко привязывает людей друг к другу, тем более, что на момент создания мемуаров Семёнова Унгерн уже погиб в большиевицких застенках.
Но если говорить о том, каких религиозных взглядов придерживался Унгерн, то вывод, напрашивающийся из рассказа Семёнова, однозначен - это синкретизм. Причём синкретизм, заметно отдающий легковесностью и интеллектуальной ленью. Тот самый синкретизм, который Русская Православная Церковь анафематствовала в лице семейки Рерихов.
Journal information