К столетию со дня гибели генерала Р.Ф. Унгерна
15 сентября сего года исполнилось 100 лет со дня гибели в большевицких застенках самого, пожалуй, противоречивого деятеля Белого Движения, генерала Романа Фёдоровича Унгерна-Штернберга. Унгерн был расстрелян в Новониколаевске 15 сентября 1921 года. Весь "показательный суд" над бароном, устроенный большевиками, уложился в несколько часов единственного дня. Обвинителем по делу выступал печально известный Емельян Ярославский-Губельман, адвокат Боголюбов - бывший присяжный поверенный - фактически солидаризировался с обвинением. Приговор был предрешён заранее и в тот же день (по некоторым сведениям - на следующий день) приведён в исполнение.
Барон Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг на скамье подсудимых.
Сентябрь 1921 года.
К барону Унгерну у меня сложное отношение. С одной стороны - это был человек, категорически непримиримый к большевикам. Атаман Г.М. Семёнов аттестует его как одного из самых преданных своих соратников, и что бы там ни говорили некоторые нынешние исследователи (а паче - публицисты), в мемуарах Семёнова мы не найдём ни малейшего намёка на какое-либо непослушание или фронду барона по отношению к атаману. Напротив, Семёнов всячески подчёркивает, что Унгерн выполнял его волю и в Монголию вместе со своей Азиатской конной дивизией ушёл ради того, чтобы подготовить там плацдарм для отступления основных сил Семёнова и для развёртывания дальнейших действий против большевиков. В то же время Унгерн, в отличие от прочих белогвардейцев, не только не был ревностным защитником притесняемой большевиками христианской веры, но напротив - с точки зрения христианства его смело можно было бы считать отступником (о чём я ещё скажу). Унгерн вошёл в историю Белого Движения как один из самых жестоких его деятелей, проявлял изощрённую жестокость по отношению к своим подчинённым (как бы ни пытался его в этом оправдать его биограф и апологет А.В. Жуков) и призывал к беспощадному истреблению не только большевиков, но и всех членов их семей, а также - и вот этого уже не позволял себе больше ни один белогвардеец - к тотальному геноциду еврейского населения. А главное - Унгерн готов был поступаться территориальной целостностью России во имя своих умозрительных идей. Остальные белогвардейцы вели свой бой за веру и Отечество - для Унгерна ни то, ни другое не имело особой ценности, он воевал за свою идею, пожалуй, столь же утопичную, как и большевицкая. И всё-таки есть в этой унгерновской утопии, в этой его безумной мечте о повороте Европы назад к утраченным идеалам Средневековья своя красота и своя правда, заставляющие внимательнее отнестись к его биографии.
Барон Роман Фёдорович Унгерн происходил из старинного прибалтийского дворянского рода. Предки его, этнически - немцы, как удалось выяснить А.В. Жукову, переселились в Прибалтику из Венгрии, откуда, собственно, и пошла первая часть его двусоставной фамилии. Сам барон, вероятно, хотевший окружить своё имя максимально романтическим ореолом, любил рассказывать о путешествиях своих предков в Индию и о том, что среди его пращуров имелись титулованные пираты. Документы этих фантастических версий не подтверждают. Зато сохранилось немало исторических свидетельств о подвигах дворян рода Унгернов-Штернбергов на полях сражений XVIII - XIX веков во славу России и русского императорского дома. В семье Романа Фёдоровича, как и в других остзейских семьях, преданность императору была возведена в абсолют, и такое же воспитание получил сам Роман Фёдорович, так что не стоит удивляться, что в условиях революционного хаоса Унгерн сохранил верность монархической идее, пусть и в несколько своеобразном, оторванном от её реальных корней восприятии.
Унгерн появился на свет 29 декабря 1885 года в австрийском городе Граце, где его родители остановились во время своего очередного путешествия по Европе. Некоторые источники, правда, называют другие даты его рождения - по мнению современных исследователей, путаница порождена разницей календарных стилей, действовавших в то время в России и в Европе. Имя "Роман" будущий белогвардейский генерал получил в честь царствующего дома Романовых, отчество "Фёдорович" - по одному из трёх имён отца, барона Теодора-Леонарда-Рудольфа. Крещение мальчик получил, в соответствии с традициями своей семьи, в лютеранской "церкви". Отец Романа служил в департаменте земледелия Министерства государственных имуществ и особым богатством не отличался, хотя был блестяще образован и имел в своём активе научные труды. В 1886 году семья вернулась в Россию и обосновалась в Ревеле, в 1891-м родители Романа Фёдоровича развелись. Мальчик остался с матерью, вскоре вступившей во второй брак, по достижении соответствующего возраста поступил в ревельскую гимназию, однако, особым прилежанием к учёбе он не отличался и в конце концов был вынужден оставить гимназию до окончания полного курса. Тем не менее, к 17-ти годам он имел в своём запасе неплохие знания - в частности, свободно владел русским, немецким и французским языками, а также на достаточно высоком уровне - английским.
Унгерн появился на свет 29 декабря 1885 года в австрийском городе Граце, где его родители остановились во время своего очередного путешествия по Европе. Некоторые источники, правда, называют другие даты его рождения - по мнению современных исследователей, путаница порождена разницей календарных стилей, действовавших в то время в России и в Европе. Имя "Роман" будущий белогвардейский генерал получил в честь царствующего дома Романовых, отчество "Фёдорович" - по одному из трёх имён отца, барона Теодора-Леонарда-Рудольфа. Крещение мальчик получил, в соответствии с традициями своей семьи, в лютеранской "церкви". Отец Романа служил в департаменте земледелия Министерства государственных имуществ и особым богатством не отличался, хотя был блестяще образован и имел в своём активе научные труды. В 1886 году семья вернулась в Россию и обосновалась в Ревеле, в 1891-м родители Романа Фёдоровича развелись. Мальчик остался с матерью, вскоре вступившей во второй брак, по достижении соответствующего возраста поступил в ревельскую гимназию, однако, особым прилежанием к учёбе он не отличался и в конце концов был вынужден оставить гимназию до окончания полного курса. Тем не менее, к 17-ти годам он имел в своём запасе неплохие знания - в частности, свободно владел русским, немецким и французским языками, а также на достаточно высоком уровне - английским.
Роман Унгерн в детстве
Унгерн интересовался классический литературой (в числе его любимых авторов были Гёте, Данте и Достоевский), а также философией, в первую очередь средневековой. Так что можно признать правоту тех авторов, которые пишут о том, что барон был высоко одарён, и лишь собственное нерадение помешало ему получить столь же блестящее образование, каким могли похвастаться его будущие соратники по Белому Делу.
В 1902 году отчим определил Романа Фёдоровича в младший класс Морского кадетского корпуса. Однако и здесь у него с учёбой не заладилось. Отмечая его как "очень хорошего кадета", "любящего физические упражнения" и "хорошо работающего на марсах", корпусное начальство в то же время подчёркивало, что юный Унгерн "ленив", "мало прилежен" и "мало внимателен". Конечно, это могло быть следствием семейной драмы (нового брака матери Унгерн так и не принял, с отчимом у него были откровенно натянутые отношения). Так или иначе, в 1904 году его оставляют на второй год, но в наступившем учебном году он, что называется, совсем сорвался с тормозов, дерзил начальству, откровенно пренебрегал воинской дисциплиной. В феврале 1905 года Унгерна отчисляют из корпуса.
В это время на дальневосточных окраинах империи бушевала неудачная для России Русско-Японская война. Патриотическое воодушевление владело тогда многими лучшими представителями русской аристократии, поддался ему и Унгерн. Моряка из него не получилось - и он записывается вольноопределяющимся в армию. 8 июня 1905 года его зачисляют в 12-й Великолуцкий пехотный полк, дислоцированный на Дальнем Востоке. Крупные сражения на сухопутном театре боевых действий к этому времени завершились, однако продолжались мелкие стычки между небольшими отрядами русских и японцев. Довелось участвовать в этих стычках и Унгерну (Врангель в своих мемуарах даже ошибочно приписал ему награждение солдатским "георгием"). После окончания войны, в октябре 1906 года Унгерн поступает в Павловское военное училище.
Р.Ф. Унгерн - вольноопределяющийся в период Русско-Японской войны.
Офицер и юнкер Павловского военного училища
Добираться до столицы Унгерну пришлось через страну, растревоженную революцией 1905 года. Он своими глазами видел революционные беспорядки, митинги оппозиционной интеллигенции с малоадекватными лозунгами, безобразные солдатские бунты, которые приходилось усмирять на его глазах (в усмирении этих бунтов особую роль сыграл дальний родственник Унгерна - П.К. Ренненкампф). Разумеется, эти события отразились на мировоззрении молодого барона, с одной стороны укрепив его в безоговорочно консервативных взглядах, с другой - привив ему страсть к образу жизни эдакого колониального офицера из романов Майн Рида и Гюстава Эмара - люди именно такого склада не терялись в условиях революционного хаоса.
Павловское училище Унгерн окончил по второму разряду - то есть, не в числе лучших учеников. Путь в гвардию, таким образом, оказывался для него закрыт. Однако выбор места службы новоиспечённым офицером бароном Унгерном до сих пор ставит исследователей в тупик - Унгерн выпустился из училища хорунжим 1-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска. Всё, однако, встанет на свои места, если мы вспомним, что с некоторых пор идеалом Унгерна стал колониальный офицер. Служба, отвечающая данному идеалу, могла ожидать его либо в Туркестане, либо на Дальнем Востоке, и он выбрал Дальний Восток, где продолжал служить его родственник Ренненкампф. Казачья же служба обещала ему больше свободы и больше инициативы, чем служба пехотная.
В полку Унгерн быстро выбился в число лучших офицеров, в чём была большая заслуга его сотенного командира - П.П. Оглоблина, будущего соратника Унгерна по Белому Движению на Востоке России. Под его чутким руководством бывший юнкер пехотного училища быстро ликвидировал свои пробелы по части кавалерийской подготовки. В то же время Унгерн от товарищей-офицеров держался обособленно (что не удивительно: большинство офицеров в казачьих полках происходили из потомственных казаков, и аристократ-остзеец, естественно, был для них чужаком), много пил, а во хмелю бывал буйным. Непривычка к дисциплине, которую в нём не смогло выправить даже строгое Павловское училище, и здесь осложняла ему жизнь.
В итоге из-за пьяной ссоры с одним из сослуживцев, закончившейся безобразной дракой, в ходе которой Унгерн получил удар саблей по голове, барон принуждён был оставить полк. По снисхождению к его молодому возрасту, суд чести не стал требовать, чтобы Роман Фёдорович уволился со службы, и предоставил ему право самому избрать, где он будет дальше служить. Унгерн выбрал 1-й Амурский казачий полк. Всю дорогу до нового места службы - в Благовещенск - Унгерн проделал в одиночку, верхом, добывая себе пропитание исключительно охотой. Двигался он кратчайшим путём - через хребет Большой Хинган в Монголии. Даже видавшие виды амурские казаки дивились этой одиссее (вполне в стиле Майн Рида). Злые языки приписывали её исключительно авантюризму Унгерна. Однако Роману Фёдоровичу, вероятно, она была нужна, чтобы проверить себя. И в этой странной экспедиции сполна проявились черты, столь характерные для него в дальнейшем - независимость, предприимчивость, готовность действовать на свой страх и риск, а главное - чрезвычайная неприхотливость в быту.
В период службы в Амурском казачьем войске Унгерн участвует в подавлении народных бунтов (на Дальнем Востоке волновались якуты, происходили их стычки с русскими переселенцами, которые приходилось усмирять с помощью войск). А ещё - активно изучает буддизм. По сведениям некоторых авторов, он даже пытался создать среди офицеров своего полка Орден Военных Буддистов. Странное предположение, учитывая, что большинство казаков твёрдо держалось православного вероисповедания. Однако, учитывая дальнейшие идеологические эволюции Унгерна, такое предположение нельзя считать полностью беспочвенным - оно стало отголоском тех идей, которые Унгерн исповедовал в годы Гражданской войны. Так или иначе, рассказы об Ордене Военных Буддистов восходят к самому Унгерну, любившему мистифицировать своих собеседников и фальсифицировать для пущей романтики собственную биографию. Запомним эту подробность: она, во всяком случае, характеризует его как человека, совершенно равнодушного к христианству. Христианин ни при каких обстоятельствах не станет именовать себя буддистом.
В этот период сослуживцы характеризуют Унгерна как человека "в нравственном отношении безупречного", "открытого и прямого", хорошо знающего службу, требовательного, но справедливого с подчинёнными, а главное - высококлассного военного специалиста. Отмечают его отзывчивость и мягкий характер, а также склонность к походной жизни. В 1912 году Унгерна производят в сотники. Однако в следующем, 1913 году, в Монголии начинаются беспорядки на почве трений между монголами и китайцами, и Унгерн начинает хлопотать о своём переводе в Забайкальское казачье войско - оттуда были все шансы попасть на войну, если бы такая разразилась. Ходатайства остаются без ответа - командир полка отказался отпустить Унгерна, видя в нём перспективного офицера. В результате барон подал прошение об увольнении в запас с зачислением по Забайкальскому казачьему войску и, не дожидаясь ответа, немедленно отбыл в Забайкалье. Известие об увольнении в запас застало его уже в Монголии, где русские принимали участие в боях на правах военных инструкторов.
Р.Ф. Унгерн - казачий офицер.
Рассчитывал принять участие в этих боях и Унгерн. К тому же его, к этому времени полностью "болевшего" Средневековьем, мечтавшего воскресить в Европе дух Крестовых Походов, влекла в монголах их "неиспорченность" цивилизацией, отсутствие прагматизма и корыстолюбия, которые, по мнению Унгерна, парализовали дух старой Европы. В монголах он хотел видеть не просто потомков, а идейных наследников воинов Чингисхана, "идеалы" которых, по его мнению, могли бы вернуть Европу на "истинный" путь. О том, насколько радикально буддистские верования монголов противоречат всему складу старо-европейской христианской цивилизации, насколько нежизнеспособны в Европе ХХ века панмонголистские иллюзии, он предпочитал не думать.
Путешествие в Монголию, как до этого - в Благовещенск, Унгерн проделал в одиночку и верхом, самостоятельно добывая себе пропитание и не имея с собой никакого багажа. В какой-то момент к нему в пути присоединился некто Алексей Бурдуков - либерал по убеждению и представитель крупной российской компании по должности. Этот Бурдуков оставил воспоминания о своей совместной поездке по Монголии с Унгерном, аттестуя барона как человека совершенно невоспитанного и агрессивного, стремящегося только к тому, чтобы воевать, а с кем - неважно. Бурдуков же вспоминал, что Унгерн безо всякой причины избивал проводников-монгол своей тростью. Так, задолго до революции и Гражданской войны, об Унгерне начало формироваться мнение как о кровожадном маньяке.
Алексей Бурдуков
Повоевать, однако, Унгерну не пришлось. Вмешательство России охладило воинственный пыл китайцев, пытавшихся вернуть себе контроль над Монголией, начались переговоры. В неистовом русском офицере, примчавшемся добровольцем, чтобы воевать, особой нужды больше не было. Унгерна причисляют к конвою русского консула в Кобдо. Зато новое положение дало барону прекрасную возможность изучать язык и традиции монголов. Он старательно записывает монгольские слова, пытается говорить, а ещё - активно посещает буддийские монастыри и знакомится с местным духовенством. Вероятно, именно в этот период оформляется особый менталитет Унгерна - дикий сплав европейской пассионарности в духе крестоносцев с буддистскими верованиями и буддистской этикой. Настоящим буддистом Унгерн, конечно, не стал - Андрей Кручинин справедливо отмечает, что буддистская пассивная созерцательность в корне противоречила деятельной, энергичной натуре барона, но христианское мировоззрение, к которому Унгерн и прежде не питал особого пиетета ("орден военных буддистов" помним?), окончательно остаётся для него в прошлом.
Когда летом 1914 года грянула Первая Мировая война, Унгерн поспешил из Монголии в Читу, чтобы с первым же казачьим полком отправиться на фронт. Как человек военный не только по должности, но и по зову сердца, Унгерн считал своим долгом прежде всего именно воевать (как мы помним, именно за этим он подался в Монголию). Но забайкальских казаков первое время придержали на местах. Дожидаться их отправки на фронт Унгерн не стал, а перевёлся в один из второочередных полков Донского казачьего войска - в 34-й Донской казачий полк. Так в его жизни началась новая глава.
Барон Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг
в период Первой Мировой войны.
В составе своего полка Унгерн принял участие в Галицийской битве, в ходе которой зарекомендовал себя не только безудержно храбрым офицером, но и заботливым командиром, не допускающим напрасных потерь среди нижних чинов. Наградой ему стал Орден Святого Георгия IV степени, с которым барон с тех пор не расставался. Этот орден будет на его груди и в злополучный день большевицкого судилища. А.В. Жуков подробно рассказывает, за какой подвиг Унгерн удостоился столь почётной воинской награды: 26 октября 1914 года он, находясь в 400 шагах от окопов противника, под вражеским огнём, передавал своим точные и верные сведения о местоположении противника, чем способствовал успеху боя. Унгерн и в дальнейшем, бывало, неделями пропадал в тылу врага, корректируя огонь русской артиллерии. В период с августа 1914-го по сентябрь 1915-го он получил пять ранений. И ни разу не эвакуировался в госпиталь. В быту Унгерн, как я уже отмечал, был крайне неприхотлив, порой по нескольку дней забывал о еде, а деньги, которые мать присылала ему из дому, щедро делил между подчинёнными казаками. Некоторые исследователи видят в этом отголоски средневековой рыцарской этики с её духовно-рыцарскими орденами.
В декабре 1914 года Унгерн возвращается в ряды Забайкальского казачьего войска (в 1-й Нерчинский казачий полк). Георгиевских кавалеров в этом полку было немного - поэтому на Унгерна смотрели, как на полковую достопримечательность. В составе Нерчинского полка барон принял участие в боях у селений Млады-Цеханов, Швендры-Радзвяны и Пепелянов. 5 июня 1915 года его награждают Орденом Святой Анны IV степени за храбрость, а в сентябре того же года переводят в Конный отряд особой важности при штабе Северного фронта - сводную воинскую часть, занимавшуюся глубокой разведкой в тылу врага и диверсиями на вражеских коммуникациях. Так, в феврале 1916 года отряд казаков с Унгерном во главе атаковал на походе колонну немецкой пехоты, пропустив её мимо себя и обрушившись на неприятеля с тыла. Казакам удалось захватить двух пленных, однако, немцы быстро оправились от первого шока и открыли огонь. Лишь распорядительность Унгерна и подвижность казачьих коней позволили отряду успешно ретироваться, внеся расстройство во вражеские ряды. В последних числах февраля Унгерн был ранен - на этот раз серьёзно. Созванная для его освидетельствования медицинская комиссия пришла к однозначному выводу: до излечения Унгерн должен покинуть отряд.
Летом 1916 года Унгерн стал героем скандального происшествия. Генерал Леонтович, командовавший 3-й кавалерийской дивизией, обвинил Унгерна, прибывшего к нему, чтобы командовать разведкой, в предательстве. Судя по всему, генерал поддался шпиономании, охватившей в этот период русское общество и толкавшей, помимо всего прочего, на недоверие к носителям немецких фамилий. Унгерн в ответ надавал генералу пощёчин и удалился. По уставу за такое - рукоприкладство в отношении старшего по чину! - барона следовало отдать под трибунал, однако Унгерн был георгиевским кавалером. Вмешательство в дело командовавшего гвардией генерала Безобразова привело к увольнению самого Леонтовича, Унгерн же получил за свои заслуги в Конном отряде ордена Святого Станислава и Святого Владимира IV степени. 3 сентября 1916 года его производят в подъесаулы, а на следующий день - в есаулы. 22 августа 1916 года Унгерн, снова в рядах Нерчинского казачьего полка, участвует в прорыве немецкой обороны. Полк в этом бою захватил сотни пленных и богатые трофеи, а Унгерн получил очередное ранение. 6 сентября 1916 года он удостаивается Ордена Святой Анны III степени...
А потом началась революция.
Продолжение следует
Journal information