Атаман Григорий Михайлович Семёнов
Мы оставили Григория Михайловича Семёнова в тот момент, когда его победоносные войска вступили в Читу, выбив из неё большевиков. Семёнов к этому времени всецело подчинился действующему в Омске белому Всероссийскому Правительству, получив официальный пост в рядах его армии. Теперь военная удача делала его полновластным хозяином обширного края в окрестностях Байкала, в котором ему теперь надлежало поддерживать порядок и обеспечивать успешно наступающим белым войскам стабильный тыл. Когда же 18 ноября 1918 года в Омске группа офицеров совершила государственный переворот, сместив либерально-социалистическую "директорию" и вручив диктаторские полномочия адмиралу Колчаку, это заставило Семёнова определиться со своим отношением к событиям. То есть, логикой повествования мы подводимся к тому, чтобы подробно рассмотреть конфликт, разразившийся на излёте 1918 года между Читой и Омском и понять, чего добивалась в этом конфликте каждая из сторон, на что она рассчитывала (и на что имела право рассчитывать) и кто оказался виноват в том, что единство противобольшевицкого фронта оказалось нарушено.
Колчак в 1918 году, в период службы на КВЖД
События 18 ноября стали для Семёнова полной неожиданностью. То, что инициаторы переворота не посвятили Семёнова в свои планы - не удивительно: Чита достаточно далеко от Омска, а посланное в Читу письмо или гонца от заговорщиков запросто могли перехватить. И хотя Семёнов узнал о перевороте только постфактум, сам переворот у него ожидаемо возражений не вызвал. Григорий Михайлович расценивал его как "поступок, носивший высоко патриотичный характер". Не будем забывать, что правление "розовых" либералов в Сибири было довольно путанным и неубедительным, навести порядок и обеспечить белогвардейцам спокойный тыл Директория так и не смогла, к тому же под её крылышком начали поднимать головы местные сепаратисты, к которым и у Колчака, и у Семёнова отношение было однозначным.
Однако категорическое несогласие и возмущение Семёнова вызвало назначенное Колчаком следствие по делу об инициаторах переворота - казачьих офицерах Волкове, Красильникове и Катанаеве, которых Семёнов хорошо знал как преданных белому делу людей (все трое офицеров были монархистами). О том, что следствие на самом деле было призвано обеспечить легитимность правительству Колчака, что следователям было дано чёткое указание оправдать всех троих, Семёнов не знал и не мог знать. Скорее, он мог полагать - и полагал, как явствует из его мемуаров - действия Колчака компромиссом с левыми политиками. Мнение Семёнова о слабой воле адмирала, казалось, получало подтверждение.
В результате атаман телеграммой в Омск категорически потребовал освободить арестованных офицеров, другой же телеграммой на имя Вологодского отказывался признавать Колчака верховным правителем, настаивая на передаче власти генералу Деникину, атаману Дутову или генералу Хорвату. Причём сообщение об этом было сделано в ультимативной форме: пока это требование Семёнова не удовлетворено, пока кто-нибудь из названных им лиц не соглашался принять на себя роль верховного правителя, Григорий Михайлович объявлял о создании автономии на подконтрольной ему территории.
Логично, что такие действия атамана были сочтены попыткой расколоть единый антибольшевицкий фронт, что в условиях войны выглядело прямой изменой. Логично, что в ответной телеграмме на имя атамана ему было указано на недопустимость "вмешиваться в дела верховного правителя". Под телеграммой стояла подпись "генерал Лебедев". Лебедев являлся на Востоке России полномочными представителем Добровольческой Армии Деникина, и, признавая власть Колчака, он тем самым косвенно санкционировал её и от имени Деникина, что могло являться ответом на претензии читинского диктатора. Однако Семёнов расценил эту телеграмму как преднамеренное и ничем не заслуженное хамство. Никакого генерала Лебедева он слыхом не слыхивал. Более того: неуважительный тон, в котором была составлена телеграмма Лебедева, подрывала авторитет Семёнова в рядах вверенного его командованию отдельного корпуса.
Стоит отметить, что Семёнов прекрасно понимал важность сохранения единого противобольшевицкого фронта. Атаман был готов к примирению с верховным правителем - но при условии гарантий участникам переворота, "патриотическое выступление которых высоко оценивалось всеми национально мыслящими кругами Сибири". Новая телеграмма, отправленная им в Омск, была составлена в куда менее непримиримых тонах, но по-прежнему настаивала на освобождении Волкова, Красильникова и Катанаева. Одновременно Семёнов телеграфировал лично Колчаку, обращая его внимание на недопустимый тон переписки со стороны генерала Лебедева. Ответа на эти обращения Семёнов не получил - вместо этого его вызвал к прямому проводу всё тот же генерал Лебедев и в категоричной форме потребовал признания адмирала Колчака в качестве верховного правителя. На вполне закономерные возражения Семёнова, что сначала он должен был бы иметь хоть какие-то сведения об обстановке и хоть какие-то представления о планах нового руководства, Лебедев прервал разговор, а через два дня Семёнов получил телеграммой приказ № 61, объявлявший его изменником и отрешавший от командования. Помимо дежурного для всех сторон Гражданской войны обвинения в "бунте против существующего строя", Семёнову инкриминировался разрыв связи между Западной Сибирью и Владивостоком и задержку военных грузов, направлявшихся из Владивостока в Омск.
Генерал Лебедев
Это уже была прямая клевета. Семёнов не только не задерживал у себя в Забайкалье военных грузов, но напротив - проталкивал эти грузы по Транссибу с помощью своих бронепоездов через кишащие партизанами леса. Разрыв связи, правда, действительно имел место - но, по свидетельству Семёнова, касался он только чехословаков и был продиктован соображениями военной безопасности: семёновская контрразведка уличила "союзничков" в том, что они активно слали депеши представителю большевиков (!!!) в Пекине.
Семёнов не стремился к конфликту с Колчаком. Не стремился настолько, что готов был после получения злополучного приказа уйти с верными людьми в Монголию, оставив вместо себя генерал-лейтенанта Д.Ф. Семёнова, своего родственника и соратника по Белой Борьбе. При этом большинство чинов его корпуса выражали готовность безоговорочно следовать за своим атаманом, полностью разделяя его позицию в наметившемся конфликте - они-то были непосредственными свидетелями всего, происходившего в Забайкалье.
Тем не менее, ряд белоказачьих деятелей сочли для себя необходимым не только официально поддержать Ставку, но и обратиться к Семёнову с "увещеваниями". В частности, именно так поступил оренбургский атаман А.И. Дутов. "Я, старый борец за родину и казачество, - писал он, - прошу вас учесть всю пагубность вашей позиции, грозящей гибелью родине и всему казачеству. Сейчас вы задерживаете грузы военные и телеграммы, посланные в адрес Колчака. Вы совершаете преступление перед родиной и, в частности, перед казачеством. За время борьбы я много раз получал обидные отказы в своих законных просьбах, и вот уже второй год войско дерется за родину и казачество, не получая ни от кого ни копейки денег, и обмундировывалось своими средствами, помня лишь одну цель – спасение родины, и всегда признавало единую всероссийскую власть без всяких ультиматумов, хотя бы в ущерб благосостоянию войска… Мы, изнемогая в борьбе, с единственной надеждой взирали на Сибирь и Владивосток, откуда ожидали патроны и другие материалы, и вдруг узнаем, что вы, наш брат, казак, задержали их, несмотря на то, что они адресованы нам же, казакам, борцам за родину. Теперь я должен добывать патроны только с боем, ценою жизни своих станичников, и кровь их будет на вас, брат атаман… Я верю в вашу казачью душу и надеюсь, что моя телеграмма рассеет ваши сомнения, и вы признаете адмирала Колчака Верховным Правителем".
Атаман Александр Ильич Дутов
Что мог ответить на это Семёнов, если в то самое время, когда писалось это душещипательное послание, им по собственной инициативе было выслано Дутову 400 винтовок, 48 тыс. патронов к ним и 20 тыс. тёплых фуфаек?Вероятно, атаман чувствовал себя участником какой-то пьесы из театра абсурда. Оренбургскому уполномоченному Рудакову, прибывшему в Читу его уговаривать, Семёнов заявил, что хоть сейчас готов отправить на Оренбургский фронт в помощь Дутову одну казачью дивизию, одну пехотную бригаду, артиллерийский дивизион и три бронепоезда. Дутов, правда, на всякий случай телеграфировал: "Помощь Семёнова мне не нужна", - хитрый и осторожный Александр Ильич опасался, как бы и его не записали в мятежники.
А что же Колчак? А Колчак, видимо, соответствующим образом настроенный генералом Лебедевым, решил привести в повиновение "мятежную" Читу, снарядив туда карательную экспедицию. Колчак был убеждён, что с "бунтом" Семёнова легко будет справиться, а как офицер старой закалки он не допускал и в мыслях неповиновения в условиях боевых действий. Этот настрой в нём активно поддерживал генерал Лебедев, внушив адмиралу мысль, что Семёнов, якобы, не пользуется популярностью ни в Амурской области, ни во Владивостоке. Во главе карательной экспедиции был поставлен тот самый генерал Волков, за освобождение которого столь горячо вступился Семёнов. С этой же экспедицией в Забайкалье отправлялся и другой участник переворота - Катанаев. Таким образом чинам семёновского корпуса наглядно было бы продемонстрировано, что атаман-"мятежник" их обманывает, что инициаторы переворота не только не наказаны за свой патриотический порыв, но, напротив, обласканы новой властью и облечены её доверием, а раз так - нет и причин для бунта. Эта мера была бы безусловно правильной, если бы не одно "но": Семёнов и не собирался бунтовать.
Генерал Вячеслав Иванович Волков
"В результате, - писал впоследствии Семёнов, - получился резкий конфликт между Читой и Омском, в котором я не мог признать себя ни в какой степени виновным, так как я совершенно не был в курсе омских настроений и политической обстановки. Генерал Лебедев вместо того, чтобы правильно осветить мне происшедший переворот и причины, вызвавшие вручение власти именно адмиралу Колчаку, что я вправе был ожидать от него, явился главным инициатором конфликта и наиболее активным моим противником в Омске. Я никогда раньше не встречался с генералом Лебедевым и потому мне было совершенно непонятно стремление его поссорить меня с Верховным правителем. С его стороны было сделано все, чтобы держать меня в полном неведении о причинах, вызвавших переворот в Омске, и мое мнение, что адмиралу при его данных трудно будет справиться с предстоящей ему задачей, было им истолковано как акт государственной измены и бунт против существовавшей в стране власти, власти, которая сама только что народилась путем бунта группы молодых офицеров против Директории".
Невозможно не согласиться с этой оценкой. Да, инициаторы омского переворота рассчитывали с его помощью создать сильную и единую центральную власть, но они совершенно забыли, что переворот даёт для такой власти очень шаткие основания. В результате вопрос о признании власти Колчака оказывался всецело во власти отдельно взятых командиров, и Семёнова сложно винить за то, что он не поспешил с таким признанием. Тем более, что правление Колчака началось с явной несправедливости, нанесённой Семёнову лично.
Узнав о том, что Волков с 4-м армейским корпусом грузится в эшелоны, чтобы двигаться на Читу, Семёнов попытался вызвать его к прямому проводу и объясниться. Переговоры состоялись, и в ходе их Семёнов заявил, что его войскам отдан категорический приказ в бой с колчаковскими войсками не вступать и продвижению корпуса не препятствовать - видим таким образом, что атаман бунтовать не собирается и ищет путей к примирению. Более того: Семёнов информировал Волкова, что готов уйти в Монголию, если его кандидатура по тем или иным причинам неугодна новой власти, что офицеры массово обращаются к нему с просьбами принять в Особый Маньчжурский отряд, в заключение чего выразил сомнения, что 4-й корпус исполнит приказ действовать против Семёнова, если Волков попытался бы настаивать. Таким образом, заключал атаман, власть может только окончательно дискредитировать себя, чего бы желательно избежать.
Чтобы предотвратить эту дискредитацию власти, Семёнов предлагал Волкову возбудить ходатайство об остановке движения 4-го корпуса и отмене приказа № 61 как явно несправедливого. Однако Волков заявил, что никаких ходатайств перед Колчаком он возбуждать не будет, а намерен лишь исполнить данный ему приказ. Таким образом конфликт только усугублялся.
Следующим шагом Семёнова к примирению стало выступление Катанаева перед чинами семёновских войск 11 декабря 1918 года. Семёнов специально собрал (!!!) для встречи с Катанаевым всех командиров полков, батальонов и сотен. Однако Катанаеву не только не удалось убедить семёновцев "прекратить мятеж", но собранные офицеры в самой категоричной форме потребовали от него отмены приказа № 61, а потом и вовсе ходатайствовали перед Семёновым об аресте волковского посланца. Примечательно, что Семёнов на такой арест не пошёл и лишь предложил Катанаеву покинуть Читу во избежание эксцессов. В ответ Волков распорядился арестовать оказавшихся в зоне его досягаемости семёновских офицеров, включая генерала Г.Е. Мациевского - боевого соратника Семёнова, не раз отличившегося в ходе боёв весны - лета 1918 года.
Катанаев Аполлос Всеволодович
Семёнов несколько дополняет рассказ историка А.С. Кручинина, по материалам которого я изложил предыдущий фрагмент. Согласно повествованию атамана, Катанаев прибыл в Читу не один, а с другим своим соратником по перевороту, Иваном Красильниковым. Помимо встречи с офицерами, завершившейся полным конфузом Катанаева, Катанаев и Красильников имели встречу и с самим Семёновым, которая позволила обеим сторонам прояснить свои позиции. В итоге оба волковских посланца убедились в полной невиновности атамана, о чём не замедлили известить своих товарищей по экспедиции. После этого дальнейший поход 4-го корпуса на Читу сделался решительно невозможным - офицеры просто отказывались грузить свои части, а в разговорах не стеснялись говорить о том, что Семёнова оклеветали. Конфуз для новой власти, о котором предупреждал Семёнов, становился свершившимся фактом, и виноват в этом оказывался отнюдь не атаман.
После срыва карательной экспедиции в Омске всем здравомыслящим головам стало ясно, что с Семёновым так или иначе придётся мириться. Колчак распорядился сформировать следственную комиссию во главе с генерал-лейтенантом Г.Е. Катанаевым (родственником упомянутого выше Аполлоса Всеволодовича), которая, прибыв в Читу и встретив со стороны атамана самый благожелательный приём, быстро убедилась, что в задержке военных грузов ни атаман, ни чины его корпуса не повинны, что эшелоны из Владивостока Семёнов не только не останавливал, но наоборот - давал им для охраны свои бронепоезда (что и утверждал с самого начала атаман). Если же задержки и возникали, то исключительно по причине нехватки вагонов. Окончательный вывод комиссии гласил, что приказ № 61 явился досадным недоразумением.
Окончательной точкой примирения между Семёновым и Колчаком, по свидетельству атамана, стало с запозданием полученное в Омске известие о покушении эсеров на жизнь Григория Михайловича. Колчак поспешил осведомиться о состоянии здоровья раненого атамана и не только отменил свой приказ № 61, но и произвёл Семёнова в чин генерал-майора. Вскоре после этого Семёнов был назначен командующим войсками Читинского военного округа, а в октябре 1919 года - военным губернатором Забайкальской области. Инцидент был исчерпан.
Адмирал А.В. Колчак - Верховный Правитель
Впрочем, свою роль в урегулировании конфликта сыграли и японцы, на которых с самого начала своей борьбы опирался Семёнов: Колчак получил предупреждение, что в случае продвижения его войск в Забайкалье японцы будут вынуждены применить против них силу. Конечно, столкновения с союзниками по Антанте Колчак не хотел, однако вряд ли стоит переоценивать влияние японцев. Колчак никогда не пасовал перед союзниками (в том числе и перед японцами) и не упускал случая поставить их на место, когда того требовали русские интересы. Так что Кручинин справедливо полагает (а я не вижу причин с ним не соглашаться), что главным фактором, убедившим Колчака примириться с атаманом, было не вмешательство японцев, а категорическое нежелание белых драться друг с другом.
Подведём итоги. Думаю, всего сказанного выше достаточно, чтобы понять: Семёнов не хотел конфликта с Колчаком, хотя и относился к нему более, чем критически, и явно не тянет на бунтовщика. Основной причиной конфликта стала грубость генерала Лебедева и допущенная им прямая клевета на атамана (что подтверждает и сам Колчак в своих показаниях следственной комиссии в Иркутске). Что вынуждало Лебедева толкать Колчака на конфликт с одним из наиболее твёрдых последователей белой идеи? Семёнов полагает, что Лебедев видел кого-то другого на тех постах, которые в силу сложившейся обстановки занимал Семёнов. Кроме того, у атамана есть подозрение, что Лебедев мог быть связан с левыми кругами, обиженными атаманом и стремившимися к его устранению. Последнее вряд ли - Лебедев был эмиссаром деникинской Добровольческой Армии на Востоке и монархистом по убеждению. Скорее можно предположить, что Лебедев - чужой человек в Белой Сибири - чувствовал себя неуверенно на своём новом посту и опасался конкуренции со стороны решительного, волевого и, главное, местного атамана. К тому же семёновские войска, занятые антипартизанской борьбой, не могли принять участия в борьбе на западе, где должна была решиться участь Белого Движения. Лебедев вполне мог счесть это саботажем, хотя в действительности Семёнову просто не хватало сил даже для того, чтобы надёжно обеспечить безопасность в Забайкалье. Так или иначе, поведение Лебедева едва не разрушило единства антибольшевицкого фронта в Сибири, и будь на месте Семёнова менее идейный человек, неизвестно, чем бы всё кончилось.
Journal information