Михаил Тариэлович Лорис-Меликов
14 февраля 1880 г. Лорис-Меликов опубликовал прокламацию к жителям Петербурга, в которой писал, что, с твердостью стремясь к искоренению преступников, пытающихся поколебать государственный строй, он в то же время желает успокоить и оградить законные интересы благомыслящей части общества.
«На поддержку общества,— писал он,— смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти к возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которого наиболее страдают интересы самого общества».
О личности самого Лорис-Меликова сохранилось несколько свидетельств лиц, более или менее близко его знавших и притом достаточно беспристрастных и лично не заинтересованных в его реабилитации. Сохранились, например, воспоминания о нем доктора Белоголового, который хорошо знал его и имел с ним много разговоров уже после того, как Лорис-Меликов сошел со сцены. Такое же значение имеют сведения о нем и о его взглядах в записках Кошелева, который познакомился с Лорис-Меликовым задолго до призыва его на высший государственный пост, а затем поддерживал с ним отношения и во время его правительственной деятельности, и после ее прекращения.
Все эти лица отзываются о Лорис-Меликове как о человеке искренно либеральном, вполне честном, склонном пойти навстречу лояльному общественному движению и удовлетворить справедливые требования как земств, так и вообще либерально настроенных людей, вплоть до предоставления обществу некоторого участия в государственных делах.
Не подлежит, однако, сомнению, что основные задачи миссий Лорис-Меликова в данном случае были прежде всего репрессивные; эта чрезвычайная комиссия была установлена прежде всего для борьбы с революционерами, и Лорис-Меликов на этой борьбе готовился, конечно, сосредоточить все свои силы; он понимал, что его задачи в сущности, прежде всего полицейские, хотя в то же время смотрел на эти полицейские задачи с необычайной для русского администратора широтой.
Совершенно несправедливо установилось о нем представление как о конституционалисте, как о лице, стремившемся ввести какую-нибудь конституцию или хотя бы зародыш ее по западному образцу. Он, напротив, не только совершенно определенно и резко отрицал возможность перенесения в Россию тех конституционных форм, которые сложились на Западе, утверждая, что они для России по оригинальности ее условий не годятся, но признавал совершенно несвоевременным подымать вопрос и об учреждении какого-нибудь законосовещательного собрания в духе славянофилов, какого-нибудь земского собора по образцу старинных русских земских соборов XVI и XVII вв. Он не скрывал, а совершенно определенно формулировал это свое мнение и в докладах царю, и в беседах с представителями общества. Он опасался, как говорил он царю, что собранные в какое бы то ни было государственное собрание народные представители принесут с собой массу жалоб, упреков и справедливой критики, на которые в данный момент правительству очень трудно будет представить удовлетворительные объяснения. Поэтому он считал необходимым прежде всего упорядочить положение дел в России путем ряда законодательных и административных мер, восстановить при этом нарушенное реакцией течение дел в тех учреждениях, которые были созданы реформами 60-х годов, и затем уже, приступив к улучшению и исправлению того положения, которое произведено было реакцией, он думал допустить в той или иной форме некоторое участие представителей населения в обсуждении государственных дел. Его формулировка объема и форм этого участия совершенно непохожа была на введение каких бы то ни было конституционных форм.
Обращаясь прежде всего к своей ближайшей задаче, задаче репрессивной, Лорис-Меликов поставил дело весьма решительно; он прежде всего признал необходимым усилить и сосредоточить репрессивную власть и придать ее действиям большую целесообразность. Именно из этих соображений он начал свою деятельность уничтожением или, вернее, реорганизацией того III отделения, которое было учреждено Николаем I при содействии Бенкендорфа и к которому с такой ненавистью относились в России все сколько-нибудь живые люди. III отделение собственной его величества канцелярии было, по его докладу, уничтожено, как самостоятельное учреждение и присоединено к Министерству внутренних дел, причем сам министр внутренних дел был сделан шефом жандармов.
Таким образом, это не была либеральная реформа или уступка обществу, а было планомерное сосредоточение репрессивной власти. Он признавал, что разделение полиции, полицейской власти между жандармским ведомством и Министерством внутренних дел прежде всего вредит именно целесообразности полицейских действий и сосредоточенности репрессивной силы; таким образом, в этой его реформе никакого либерализма не было. Ради той же цели он считал необходимым близко связать с департаментом полиции и с государственной полицией вообще также и прокуратуру, которую он и поставил в известную определенную связь с департаментом полиции, и, таким образом, в этом деле он шел, в сущности, против принципов судебной реформы 1864 г., усилив зависимость прокуратуры от административной власти; он в этом отношении проводил и продолжал ту линию поведения, которую до него принял Пален, только с гораздо большим искусством, чем этот последний. И даже во главе департамента полиции он поставил бывшего прокурора судебной палаты — В. К. Плеве, на долю которого и выпала задача реорганизовать это учреждение.
При этом новый диктатор, как его звали, распространил репрессивные действия или, по крайней мере, некоторое их отражение также и на тех представителей либерального или радикального течения, которые в своей деятельности выходили из законных рамок и вступали в непосредственную связь с революционерами. Так, например, при Лорис-Меликове, как раз в начале его «диктатуры сердца», поплатился известный русский писатель, статистик и публицист недавно скончавшийся Н.Ф. Анненский, который был выслан тогда в Западную Сибирь. В это же время, когда борзненские земские гласные возбудили ходатайство о возвращении И.И. Петрункевича в Черниговскую губернию, то им в этом было отказано, а Петрункевичу разрешено лишь переехать, по его выбору, из Костромской губернии в Смоленскую.
Таким образом, мы видим, что репрессивная деятельность Лорис-Меликова была довольно сильна и касалась не только преследования революционеров-террористов, но и вообще всех активно боровшихся с правительством лиц. Но в то же время свои идеи о ненарушимости гражданских прав и гражданской свободы мирных обывателей Лорис-Меликов проводил довольно последовательно. Во главу угла своей внутренней политики он поставил в ближайшую очередь такой план: во-первых, восстановить в полной мере земское положение 1 января 1864 г., уничтожив все те стеснения и искажения, которые последовали в нем в реакционную эпоху; во-вторых, точно так же восстановить в полном объеме действие судебных уставов.
Вместе с тем, довольно чутко прислушиваясь к голосу общественного мнения, Лорис-Меликов немедленно приступил к смене состава высшей администрации в некоторых ведомствах. Прежде всего он настоял на увольнении в отставку графа Толстого, министра народного просвещения, и, конечно, это было одной из важнейших заслуг его перед обществом, благодаря которой он сразу приобрел в глазах многих значительные симпатии и доверие. Вместо Толстого был назначен министром народного просвещения сознательный и искренний либерал А. А. Сабуров, который за короткое время своего заведования министерством определенно стремился вернуться к идеям Головнина. Затем был устранен министр финансов генерал Грейг, который обнаружил и большую бездарность как министр финансов, и в то же время являлся одним из столпов реакции в Комитете министров. Грейг был заменен либеральным бюрократом А.А. Абазой, который был в 60-х годах одним из друзей Н.А. Милютина и одним из людей, близких к великой княгине Елене Павловне. Эта перемена довольно быстро дала о себе знать уничтожением тяжелого для народа налога на соль и приступом к разработке других либеральных финансовых мер, отчасти осуществленных в последующую эпоху. Тогда же был поставлен на очередь вопрос об изменении всей податной системы, но, конечно, такой вопрос требовал известного промежутка времени для своей разработки.
Что касается положения печати и отношения к ней Лорис-Меликова, то надо сказать, что он признавал необходимость облегчить ее положение и облегчил его довольно существенно. При нем получил возможность существования целый ряд новых органов печати, которые раньше не могли открыться: так, стали выходить газеты «Страна» Л. А. Полонского, «Порядок» М. М. Стасюлевича, журнал «Русская мысль» в Москве под редакцией Юрьева, друга Кошелева. Наконец, получили возможность опять поднять свой голос и славянофилы; Аксаков стал выпускать новый, по счету, кажется, двенадцатый, славянофильский журнал «Русь», который просуществовал затем несколько лет.
Тогда же и земцы получили возможность завести своей собственный печатный орган, основанный на средства Кошелева в Москве под редакцией Скалона и под заглавием «Земство» издававшийся затем в течение двух лет в духе либеральном и даже, пожалуй, радикальном.
Что касается пределов свободы печати, то ей дозволялось обсуждать вопросы политики и вести критику правительственных мероприятий; но в одном весьма существенном отношении Лорис-Меликов стремился ее ограничить — это в том, чтобы печать не говорила о конституции и, главное, не приписывала ему самому конституционных планов.
Не подлежит, однако, сомнению, что основные задачи миссий Лорис-Меликова в данном случае были прежде всего репрессивные; эта чрезвычайная комиссия была установлена прежде всего для борьбы с революционерами, и Лорис-Меликов на этой борьбе готовился, конечно, сосредоточить все свои силы; он понимал, что его задачи в сущности, прежде всего полицейские, хотя в то же время смотрел на эти полицейские задачи с необычайной для русского администратора широтой.
Совершенно несправедливо установилось о нем представление как о конституционалисте, как о лице, стремившемся ввести какую-нибудь конституцию или хотя бы зародыш ее по западному образцу. Он, напротив, не только совершенно определенно и резко отрицал возможность перенесения в Россию тех конституционных форм, которые сложились на Западе, утверждая, что они для России по оригинальности ее условий не годятся, но признавал совершенно несвоевременным подымать вопрос и об учреждении какого-нибудь законосовещательного собрания в духе славянофилов, какого-нибудь земского собора по образцу старинных русских земских соборов XVI и XVII вв. Он не скрывал, а совершенно определенно формулировал это свое мнение и в докладах царю, и в беседах с представителями общества. Он опасался, как говорил он царю, что собранные в какое бы то ни было государственное собрание народные представители принесут с собой массу жалоб, упреков и справедливой критики, на которые в данный момент правительству очень трудно будет представить удовлетворительные объяснения. Поэтому он считал необходимым прежде всего упорядочить положение дел в России путем ряда законодательных и административных мер, восстановить при этом нарушенное реакцией течение дел в тех учреждениях, которые были созданы реформами 60-х годов, и затем уже, приступив к улучшению и исправлению того положения, которое произведено было реакцией, он думал допустить в той или иной форме некоторое участие представителей населения в обсуждении государственных дел. Его формулировка объема и форм этого участия совершенно непохожа была на введение каких бы то ни было конституционных форм.
Обращаясь прежде всего к своей ближайшей задаче, задаче репрессивной, Лорис-Меликов поставил дело весьма решительно; он прежде всего признал необходимым усилить и сосредоточить репрессивную власть и придать ее действиям большую целесообразность. Именно из этих соображений он начал свою деятельность уничтожением или, вернее, реорганизацией того III отделения, которое было учреждено Николаем I при содействии Бенкендорфа и к которому с такой ненавистью относились в России все сколько-нибудь живые люди. III отделение собственной его величества канцелярии было, по его докладу, уничтожено, как самостоятельное учреждение и присоединено к Министерству внутренних дел, причем сам министр внутренних дел был сделан шефом жандармов.
Таким образом, это не была либеральная реформа или уступка обществу, а было планомерное сосредоточение репрессивной власти. Он признавал, что разделение полиции, полицейской власти между жандармским ведомством и Министерством внутренних дел прежде всего вредит именно целесообразности полицейских действий и сосредоточенности репрессивной силы; таким образом, в этой его реформе никакого либерализма не было. Ради той же цели он считал необходимым близко связать с департаментом полиции и с государственной полицией вообще также и прокуратуру, которую он и поставил в известную определенную связь с департаментом полиции, и, таким образом, в этом деле он шел, в сущности, против принципов судебной реформы 1864 г., усилив зависимость прокуратуры от административной власти; он в этом отношении проводил и продолжал ту линию поведения, которую до него принял Пален, только с гораздо большим искусством, чем этот последний. И даже во главе департамента полиции он поставил бывшего прокурора судебной палаты — В. К. Плеве, на долю которого и выпала задача реорганизовать это учреждение.
При этом новый диктатор, как его звали, распространил репрессивные действия или, по крайней мере, некоторое их отражение также и на тех представителей либерального или радикального течения, которые в своей деятельности выходили из законных рамок и вступали в непосредственную связь с революционерами. Так, например, при Лорис-Меликове, как раз в начале его «диктатуры сердца», поплатился известный русский писатель, статистик и публицист недавно скончавшийся Н.Ф. Анненский, который был выслан тогда в Западную Сибирь. В это же время, когда борзненские земские гласные возбудили ходатайство о возвращении И.И. Петрункевича в Черниговскую губернию, то им в этом было отказано, а Петрункевичу разрешено лишь переехать, по его выбору, из Костромской губернии в Смоленскую.
Таким образом, мы видим, что репрессивная деятельность Лорис-Меликова была довольно сильна и касалась не только преследования революционеров-террористов, но и вообще всех активно боровшихся с правительством лиц. Но в то же время свои идеи о ненарушимости гражданских прав и гражданской свободы мирных обывателей Лорис-Меликов проводил довольно последовательно. Во главу угла своей внутренней политики он поставил в ближайшую очередь такой план: во-первых, восстановить в полной мере земское положение 1 января 1864 г., уничтожив все те стеснения и искажения, которые последовали в нем в реакционную эпоху; во-вторых, точно так же восстановить в полном объеме действие судебных уставов.
Вместе с тем, довольно чутко прислушиваясь к голосу общественного мнения, Лорис-Меликов немедленно приступил к смене состава высшей администрации в некоторых ведомствах. Прежде всего он настоял на увольнении в отставку графа Толстого, министра народного просвещения, и, конечно, это было одной из важнейших заслуг его перед обществом, благодаря которой он сразу приобрел в глазах многих значительные симпатии и доверие. Вместо Толстого был назначен министром народного просвещения сознательный и искренний либерал А. А. Сабуров, который за короткое время своего заведования министерством определенно стремился вернуться к идеям Головнина. Затем был устранен министр финансов генерал Грейг, который обнаружил и большую бездарность как министр финансов, и в то же время являлся одним из столпов реакции в Комитете министров. Грейг был заменен либеральным бюрократом А.А. Абазой, который был в 60-х годах одним из друзей Н.А. Милютина и одним из людей, близких к великой княгине Елене Павловне. Эта перемена довольно быстро дала о себе знать уничтожением тяжелого для народа налога на соль и приступом к разработке других либеральных финансовых мер, отчасти осуществленных в последующую эпоху. Тогда же был поставлен на очередь вопрос об изменении всей податной системы, но, конечно, такой вопрос требовал известного промежутка времени для своей разработки.
Что касается положения печати и отношения к ней Лорис-Меликова, то надо сказать, что он признавал необходимость облегчить ее положение и облегчил его довольно существенно. При нем получил возможность существования целый ряд новых органов печати, которые раньше не могли открыться: так, стали выходить газеты «Страна» Л. А. Полонского, «Порядок» М. М. Стасюлевича, журнал «Русская мысль» в Москве под редакцией Юрьева, друга Кошелева. Наконец, получили возможность опять поднять свой голос и славянофилы; Аксаков стал выпускать новый, по счету, кажется, двенадцатый, славянофильский журнал «Русь», который просуществовал затем несколько лет.
Тогда же и земцы получили возможность завести своей собственный печатный орган, основанный на средства Кошелева в Москве под редакцией Скалона и под заглавием «Земство» издававшийся затем в течение двух лет в духе либеральном и даже, пожалуй, радикальном.
Что касается пределов свободы печати, то ей дозволялось обсуждать вопросы политики и вести критику правительственных мероприятий; но в одном весьма существенном отношении Лорис-Меликов стремился ее ограничить — это в том, чтобы печать не говорила о конституции и, главное, не приписывала ему самому конституционных планов.
Journal information